Паша с рождения был странным ребенком – замкнутым, малообщительным. Он никогда не открывался перед людьми, очень редко плакал. Он не доверял окружающим, потому что видел их насквозь. Никто не скажет, когда это началось, но Паша мог видеть мысли людей, их переживания, а еще – события, которые должны произойти.
Младший Денница не любил рассказывать о семье, особенно о матери, которую никогда не видел. Не спрашивал у отца, кто она, и где живет сейчас… Он знал это, стоило лишь посмотреть в глаза нужным людям. Мать была проституткой, Семен видел ее только один раз в жизни, был с ней, провел ночь… И все. Что-то пошло не так – странно говорить о беременности блудницы, особенно в социалистической Польше образца шестидесятых годов. Маленький Павел Семенович видел все… И то, что не должен был. Милена умерла при родах, а Семен так и ни разу не назвал ее имя. Этого просто не нужно… Через Павла будто прокручивалось бесконечное число вероятностей одновременно, из которых ребенок безошибочно умел определять верные. Семена бесил талант сына, что стало понятно с первого упоминания о них…
Компания из двух относительно молодых людей и ребенка, постоянно озирающегося по сторонам, шла в сторону от центра города. Паша знал – предстоят очередные посиделки в пивной, которые он не увидит… Не столько из-за своего дара, сколько потому, что знал их наизусть. А сам готовился сидеть у тетки, которой успел порядком надоесть из-за образа жизни отца. Да и он не сильно любил оставаться у Агафьи, поскольку не хотел постоянно разглядывать старые фотографии ее семьи, награды мужа, прошедшего войну, но глупо погибшего в пьяной драке, не любил нянчится с ее пятью кошками. Нет, Паша любил животных, возможно – даже больше, чем людей, но ему, маленькому польскому мальчику, начала надоедать его жизнь с постоянными походами к родственникам, пока отец пропивает очередную зарплату.
Город казался желтым, как зубы алкоголика. Прежде прекрасный, мечтающий об утопии и лучшей жизни, теперь он больше походил на опустившееся болото, изнанку развитого социализма. Правильное бесклассовое общество лишь казалось таковым, а на деле – очередной содом, отличающийся лишь скрытностью от любопытных глаз туристов.
Семен и Франц не знали, как пройдет их вечер, не думали, что будет завтра, но совершенно по разным причинам… Франц любил жить сегодняшним днем, а Семен вообще перестал любить жизнь, совершенно забыв о человечности. Казалось, жизнь не нужна этому довольно молодому, но сломленному человеку. Слабому человеку, не смотрящему на сына, как смотрит отец, не слышащему людей, как слышат люди. Ничто не нужно… Ничто.