– Я всегда говорю о любви и милосердии, – мило улыбаясь, произнесла будда.
– Увы, эти категории тебе не принадлежат, – категорически заявила Наргиз.
– Но разве кто-то в мире может по-настоящему предъявить свои права на Любовь? – аргументировано возражала "будда будущего".
– Вот видишь, одна болтовня, – резко оборвала её рассуждения Наргиз, больше обращаясь к Ван Юаню, чем к ней. – Соберись дорогой, и не верь глазам своим. В мире, где потеряна путеводная нить, разум должен оставаться холодным – проложи курс на звезду Гуй, и следуй неукоснительно путем веры.
– Ты говоришь Христе? – спросил, недоумевая, Ван Юань.
– Я говорю о том, что в мире полно заблуждений и, по сути, потеряна вера. Выбраться будет сложно. Даже опытным людям сейчас трудно понять, что их ждет впереди.
– Зачем же скрывается Истина?..
– Истина все так же – проста, но много возможностей порождает много желаний.
– Разве я не прав, что хочу удалиться от всех этих забот? – почти заплакал Ван Юань
– Куда? – спросила Наргиз. – Неужто, прямо в объятия Будды-Майтрейи?
– Да куда угодно, чтобы не видеть, как торгуют верой святой!
– Все же, Милость тоже присутствует здесь, и не оставляет несчастных.
– Но, простите, кто здесь вообще понимает, о чем разговор? – удивленно спросила Будда, сидящая в позе лотоса на кровати. – Мир расширяется – тонет, погружаясь во тьму.
– С ней трудно спорить, – Наргиз махнула рукой в сторону будды. – Как трудно вывести к Свету не желающего спасать свою душу.
– Давай сохраним паритет, – произнесла будда, – время рассудит.
– Времени почти не осталось! – воскликнула Наргиз. – Спасай свое тело, любимый. Душа – его пленница, последует куда поведут, а там, Бог поможет.
В это время в спальню ворвался старший сын хана Хулагу, Абака, поднял лежащее возле ханского ложа бесчувственное тело, взвалил как сноп себе на плечи и потащил его куда-то в темноту…
Ван Юань удивленными очами наблюдал за этим со стороны, но неожиданно его рвануло, словно козу, привязанную к колеснице, и он понесся в хороводе звезд, будд и чертей, прямо в руки своей умной жены Думарины.
– Вставай, господин мой, – произнесла Думарина, когда Абака грохнул телом в доспехах о мраморный пол.
– Докуз-хатун попросила спасти его, она мне как мать, – произнес Абака. – Ты умна и красива, вам оставаться в ханском дворце ни к чему.