– От тебя пахнет лекарствами, и ты лохматый, – сказала она и пригладила его волосы, – я кое-что для тебя нарисовала, хочешь покажу?
Он несколько раз коротко кивнул, продолжая смотреть на детей чуть ошалевшим взглядом, пока я не скомандовала идти в дом. Свекровь тут же запричитала вокруг сына. Кажется, она напрочь забыла, что я ей говорила о его проблеме. Хотя, может, это и к лучшему. А внутри меня творилось что-то страшное. Это безумно трудно передать словами. Какая-то часть меня ликовала, млела от счастья. Я настолько безумно истосковалась по нему. По нему именно здесь, в нашем доме. С нашими детьми. Со мной. Впитывала, как пересохшая губка, его присутствие, запах, голос, звук его имени, которое звучало сейчас так часто, как не звучало здесь целый год.
А другая часть меня покрывалась черной сажей глухой и ядовитой ярости. Встречают его, словно с войны пришел. А ведь на самом деле шлялся неизвестно где и с кем. И если б не эта травма, то даже не позвонил бы. Мысль о том, что Кирилл ездил к какой-то женщине, окончательно отрезвила. Чужой он. Не мой больше. И в доме в этом ненадолго. И в жизнь мою никогда не вернется.
– Ванна здесь. Ты можешь помыться после больницы и дороги. Я принесу полотенце, – он кивнул и закатал рукава несвежей рубашки.
Я зашла в спальню и, прислонившись к двери, медленно выдохнула. Видеть его в доме вот так, в ванной, это… это невыносимо и так… так больно. Словно вернуться в прошлое, которое никогда не повторится. Вернуться и надкусить то самое счастье, а его и нет уже на самом деле.
Иногда человек находится слишком близко. Настолько близко, что начинаешь считать это закономерностью и чем-то само собой разумеющимся. Вроде бы знаешь его как свои пять пальцев и уверен в завтрашнем дне. Только все это иллюзия. Никого мы на самом деле не знаем, кроме самих себя. Люди меняются как по щелчку, они уходят, они вас предают, лгут вам и исчезают из вашей жизни так же просто, как и были рядом.
Я осознала это только тогда, когда мы с Кириллом расстались. Всего лишь за несколько дней до этого я считала подобное невозможным. Я все еще спала у него на плече, гладила ему рубашку, писала дурацкие смски, называла его моим дикобразом из-за постоянно торчащих в разные стороны волос и наивно считала, что он всецело принадлежит мне, что я знаю, о чем он думает, что любит, какое слово скажет в данную минуту, и как на меня посмотрит… Боже, какой же все это бред. Ни черта я о нем не знала.