От неожиданности малышка замерла, потом вдруг скрюченными пальцами ухватилась за края тёплой ткани, натянула её чуть ли не до макушки, и подняла на старца зарёванное лицо. Мокрые от слёз глазищи испуганно воззрились на сидящего мужчину.
– Добра… тебе, де… ик… душка Корай, ик… – охрипшим голосом пролепетала она.
– И тебе, Кайра, по здоровьицу, – усмехнулся травник. – А пойдём-ка в дом, и ты мне поведаешь занимательный сказ о том, каким же таким чудом занесло тебя под стены моего сруба.
Но девочка вдруг отшатнулась и исподлобья – куда только страх подевался! – взглянула на старца.
– Не пойду.
– Это с чего же?! – удивился тот.
– Ты, дедушка, меня сразу же домой возвернёшь.
– А что, не надобно?
– Нет, – буркнула малышка, с головой залезая под сермягу.
– Ну, нет так нет, – поднявшись, развёл руками Корай. – Я хотел тебя в гости позвать, взваром горячим напоить, пока ты совсем горлом не расхворалась, твою сказку послушать, а там, может, и свою тебе рассказать…
– Сказку? – тут же высунулась наружу взлохмаченная головёнка. – Мне? Мою сказку? Для меня? – неверяще повторяла Кайра.
– Ну, так с тобой же сейчас говорю. Других здесь, вроде, никого рядом не обретается, – улыбнулся в бороду травник и, наклонившись, протянул к девочке руки. – Так, пойдём что ль? А то ты-то вон в мою сермягу завернулась, а я – только в рубахе остался. Сама понимаешь – зябко. А я старый уже. Да и Цветень только-только в силу входит, даже листьев на деревья ещё не выпустил…
Так, негромко приговаривая, «старик» легко поднял на руки укутанную в тепло затихающую малышку, даже в неясных лучах месяца запылавшую щеками от стыда и доверчиво обнявшую его за шею, и понёс в дом.
Посадив в горнице на лавку свою ношу и укутав её потеплее покрывалом, Корай быстро обернулся до печи и обратно и втиснул в маленькие ладошки глиняную, исходящую тонким душистым паром кружку.
– Ну, рассказывай, что приключилось, – присел он рядом. Но девочка потупила взор и ничего не ответила. – Отец наругал? – снова попробовал старец.
– Нет, – еле слышно ответила Кайра.
– А что ж тогда?
Малышка вдруг всхлипнула:
– И́рсэ назвала меня побродяжкой без рода – без племени ни к чему не пригодной. И ещё сказала, что отец меня только из жалости с собой сюда забрал. А так место мне вместе с маминым знаком веры в сточной канаве в той темени, откудава меня вытащили. И не нужна я здесь никому…