1977 года: «Нет света, нет еды, но море выпивки». «Ramones», выступающие в клубе CBGB. Очередь бездомных, стоящая перед зданием «Миссии Боуэри»
[2]. Джон Леннон в окружении толпы в Центральном парке. Последний концерт Саймона и Гарфанкела. Сорок Первая улица в те времена, когда она изобиловала грязными ночлежками и порнокинотеатрами. Испещренный граффити поезд номер «6». Это был Нью-Йорк, который Элли никогда не знала. Хозяйка нажала кнопку четвертого этажа, и лифт со скрипом двинулся вверх.
– Для вас есть работа. Моя дочь. Я нашла ее. В ванне. Кровь. Вода была такая красная. А лицо – абсолютно белое.
– Извините, мэм, но почему вы все еще здесь? – Элли осознала, что ее слова прозвучали довольно холодно. – Я хочу сказать, что мы обычно изолируем семью от подобной неразберихи.
– Они уже там, наверху, но ничего не делают. Я слышала их разговор. Они не знали, что мне все слышно, но я не глухая. Они мне не верят. Говорят, будто она сама сделала это.
Двери кабины лифта открылись, и взорам вновь прибывших предстали два офицера полиции в униформе – один маленький и толстенький, второй длинный и тощий. Совсем как Лорел и Харди[3]. Встревожившись поначалу, они успокоились, увидев жетоны на поясных ремнях детективов.
– Черт возьми, – заговорил длинный. – Мы собирались спуститься, ждали лифт. Наверное, она нас опередила, – попытался он оправдать нерасторопность полицейских наверху, позволивших гражданскому лицу свободно разгуливать по месту преступления.
Роган щелкнул языком, когда офицеры вошли в кабину. Элли догадалась, что ему очень хочется стукнуть их лбами друг о друга.
– Наведите порядок перед домом и выставьте охрану, – сказал он. – Хэтчер и Роган. Прибыли в одиннадцать двадцать семь. Зафиксируйте это.
Для пущей убедительности Джей Джей ткнул пальцем в нагрудный карман толстого полицейского.
Лифт со скрипом поехал вниз.
– Я как раз пыталась объяснить вам, – сказала хозяйка. – Они не воспринимают все это всерьез. Пожалуйста, послушайте меня. Моя дочь не убивала себя.