Силуэты - страница 12

Шрифт
Интервал



Иногда я думаю, может сдохнуть тогда надо было, может не идти с мамашей? Может в этом мой грех, што пошла тогда?..


Грустно мне было, я не знал, что сказать, я только слушал и наливал вино, да и сказать было нечего, и сделать ничего нельзя было. Вода текла под ногами, в голове плескался хмель, голос ее журчал, приливая к сознанию и отливая от него. Да, голос у нее был красивый, я сразу этого не сказал, и то, как она произносила свою речь, тоже звучало красиво, немного наивно, но в то же время твердо, иногда с апломбом, как у ребенка, который настаивает на своем.


– Сколько тебе лет? – спросил я.


– Девятнадцать уже. Взрослая я. А толку што? Порченая. Не нужная никому.


– Не говори так.


– А то што?


– Ничего. Просто не надо. Нехорошо от этого.


– Ладно. Как скажете. А вам-то сколько?


– Наверное, как бате твоему. Под сороковник уже.


Она встала, отряхнулась. Поправила шляпку. На ней была та же одежда, что и в прошлый раз.


– Пора мне. Пойду.


– Послушай… Не переживай, не рви душу. Приходи еще.


– А то как же! Вы же меня увидели. Как не прийти? Конечно приду!


И вот звук ее каблучков удаляется, исчезает; и тогда я опять слышу журчание воды под своими ногами.


После этого разговора я стал пить больше вина, и на работе я часто ходил под хмельком. А ведь мне приходилось работать с болгаркой, резать металл, разбирать холодильники, моторы и всякую дребедень. И еще у меня на руках всегда была большая сумма наличных для расчета с клиентами. Я сильно рисковал тогда, ходил по острию лезвия, в любой момент мог совершить оплошность и вылететь с работы. Но переживания не отпускали меня, они выедали все внутренности, не давали спать по ночам. По ходу мы еще встречались несколько раз, но воспоминаний о тех встречах не осталось, там были разговоры обо всем и ни о чем, мы пили вино, однажды она начала смеяться и это уже было успехом. Не было сомнения, что с каждой такой встречей мы становились ближе друг к другу, и звук ее каблучков, который я слышал издалека, уже не был размеренным и унылым, как вначале, а веселым и дробным, потому что она бежала ко мне.