Я поняла, что здесь ничего не поменялось и прекрасно знала, что последует за прелюдией к концерту. Много патетики, упреки в неблагодарности, сопли и слезы. Родители смотрели на меня, будто я не отсутствовала несколько лет, а вот только – что, утром, вернулась домой с ночных гулянок грязная, вонючая, а завтра в школу, а передничек не выглажен, и воротничок не подшит.
Моя милая сестренка вероятно забыла, что за все ее выгибоны в прошлом доставалось мне, ведь я старше ее на целых восемь лет и на мне лежат домашние заботы. «Неблагодарная дочь». Боже мой, как все до банальности… банально! Как все кисло и пресно в этой патриархальной скорлупе с ее послевоенными ходиками, унаследованными от дедушки. В висках снова заломило. Я дико не выспалась, трясясь остатки дороги в общем вагоне, а последние километров двадцать в ржавой, облепленной снежной кашей и воняющей изнутри крепким, сивушным перегаром, пригородной «буханке».
Ну можете вы хоть сейчас не упрекать меня? Можете вы хотя бы сегодня, в день приезда, не устраивать показательной порки? Где-то там, в стороне от моего сознания, приглушенно и заунывно, как ветер в зимнюю вьюгу, завел свою оду семейным ценностям и дочернему долгу бесконечный, ряженный, народный хор. Я сдернула с гвоздя засаленный отцовский тулуп, сунула ноги в растоптанные, валенки и вышла на крыльцо. Хор – вьюга все еще что-то ныл, но я его уже не слышала. Почти не слышала. Не хотела слышать. Затянулась «Вирджинией слим» с ментолом и взглянула в тяжелое небо. Сигарета успокаивала, отвлекала от свинцовых мыслей. Еще пару недель назад я слушала голос морского прибоя, вдыхала просоленный, пахнущий йодом воздух, и вот я снова здесь на краю мира. На острове. Но кошмар скоро закончится. Через пару дней лечу обратно в Москву, а потом… свобода, и эта поездка сюда, дай бог, чтобы оказалась последней. Ужинали молча. Племянники осваивали подаренные компьютеры и планшеты, натянув на глаза бейсболки с «Пумой» и «Адидасом». Одному богу известно, как они все это разделили не подравшись.