– Нет-нет. Никаких яиц. – Он ослабил галстук и расстегнул воротничок, всхрапнув, словно тот душил его до смерти.
– А знаешь, мне очень понравилась та картина с Гарбо, – сказала Теодора. И почти сразу пожалела об этом. Лицо Раса налилось краской, плечи мелко затряслись.
– Может, перестанешь совать нос не в свои дела? – залаял он. – Я каждый день по пятнадцать часов пашу – пятнадцать клятых часов, Теодора! – И все ради чего? Чтобы к любопытной женушке возвращаться, которой вынь да положь что-нибудь подслушать? Ну где тут справедливость!
– Прости, не хотела показаться назойливой…
– Вот и не показывайся, бога ради. Мне по делам звонили, слышала? Это все меня и только меня касается, а не тебя.
– Милый, я просто интересуюсь!
– Интересуешься, ага. – Он усмехнулся и потащился в гостиную. – Ну да, ну да. Ты – просто интересуешься. Ха.
Он включил лампу и открыл шкафчик с напитками у книжных полок, из которого достал бутылку виски и хрустальный бокал. Теодора мышью юркнула за мужем, пока тот наливал на три пальца, осушал налитое одним глотком, затем подмахивал еще на три. Она встала за диваном и стиснула руки в кулаки, глядя, как он напивается.
– Кто такой мистер Уинстон?
Ральф хрипло кашлянул, выпитое взбурлило у него в глотке.
– Прокатчик, – сказал кое-как он. – К нам новую киношку привезли.
– И что это за киношка?
– Боже, Теодора…
– Я просто спрашиваю.
– Если хочешь знать, это фильм про сексуальную гигиену. Та дрянь, которую нам втюхивают как социально значимую и которая на деле – чистой воды эксплуатационное кино.
– Ох…
– Перед каждым показом выступает паря в костюме доктора. Торгует какими-то книжками. Потом идет сеанс – фильм про девицу, которую солдафон обрюхатил по пути на войну, со всеми вытекающими. Сказал, мол, вернется домой, на ней женится, а потом ей приходит письмо, где прописано, что его убили, ну а девчонка уже, считай, на сносях. – Рас поставил бутылочное горлышко на краешек стакана, плеснул еще на два пальца. – Ну а последняя катушка – настоящая громадина.
– Даже так? – Теодора немного расслабилась. Теперь, когда вроде поумерил пыл и муж. Он напивался на скорую руку, но хотя бы говорил с ней. – И что на ней?
– Живорождение, – бросил Рас с некоторым отвращением. – Я ее не видел и, Богу ведомо, не хочу, но вот что на ней. В самом конце. Самые натуральные роды – все видно так же хорошо, как твой нос.