В памяти ещё было слишком свежо воспоминание о том, что стало с измерителем дара, и я с сомнением оглянулась.
– Мне не хотелось бы доставить ещё больше беспокойства, но…
Профессор Биант понимающе усмехнулся.
– Не беспокойтесь, расплавить накопитель ещё никому не удавалось. Для этого сперва придётся расплавить все печи у противоположной стены. Вот трубы, случалось, плавились от жара, – как-то неоптимистично припомнил он.
– Неужели? – ядовито переспросила я, но всё-таки послушно положила руки куда велено. – И кому же это удалось?
Из накопителя повеяло нестерпимым холодом. От неожиданности я ахнула и повернулась обратно к постаменту – аккурат к тому моменту, когда все печи разом полыхнули ярче, рассыпая искры по каменному полу. Мне пришлось зажмуриться, чтобы сберечь глаза, и от этого, должно быть, обострились все прочие чувства – потому что профессор Биант ответил совсем тихо, но я все равно услышала.
– Ее звали Ианта Патрину.
– Звали? – переспросила я прежде, чем сообразила, насколько бестактно это прозвучит, и уже собралась извиниться, когда профессор всё-таки ответил:
– Не всем студентам удается совладать с даром, если он оказывается слишком велик. У Ианты не вышло, а огонь ошибок не прощает, – помолчав, сказал он и отстегнул от пояса золоченую флягу. – Помните об этом, миз Доро. Не бывает слишком хорошего самоконтроля, не бывает слишком много знаний, не бывает… – профессор запнулся и глотнул из фляги. Запах вина усилился. – Уже все?
Я запоздало поняла, что руки снова повинуются мне, и поскорее убрала их от накопителя.
– Это второй раз за день, – невесть зачем попыталась оправдаться я, словно после феерического представления в приемной комиссии профессор тоже ждал, что я расплавлю и трубы, и печи, и накопитель в придачу, и теперь чувствовал такое же необъяснимое и неуместное разочарование, что и я сама.
– Разумеется, – равнодушно кивнул он, и я почувствовала себя на редкость глупо. – Я провожу вас до общежитий. Вы поняли принцип?
Поняла. Отсвечивать дозволялось только огнем в печах, а бояться предлагалось собственной тени и ещё немножко – судьбы некой Ианты Патрину, хоть мне так и не рассказали, что же с ней произошло.
– Поняла, профессор Биант, – смиренно отозвалась я и приняла галантно поданную руку.
Про Ианту явно следовало расспросить кого-то другого. У профессора фляга уже опустела.