Клавдий Прохорович, бородатый демагог, неукоснительно следовавший инструкциям всегда и везде, курил только на улице, за больничными воротами. Он даже вынес туда два стула, журнальный столик и пепельницу и повесил табличку: «Место для курения». Сергей Александрович, ироничный толстяк, пренебрежительно относившийся ко всему, что исходило от начальства, кроме денежных надбавок, нахально смолил у себя в кабинете, высунувшись в окно, так что из нашего флигеля была видна его округлая и сдобная, как пончик, блаженно щурившаяся физиономия.
Невзрачный кабинет психологов – два рабочих стола, заваленные папками, сейф и плотные жалюзи – больше напоминал кабинет следователя. Но макет человеческого мозга в шкафу за стеклом, плакат с «молитвой гештальтиста» на стене да десяток книжных полок с яркими корешками, с которых перекликались Фрейд, Юнг, Роршах, Ломброзо, Скиннер, Ялом и другие великие монстры, указывали на то, что этот бункер – психосвятилище.
Были в нашем сумасшедшем доме и благоустроенная комната психологической релаксации, и тренинговый кабинет, но они находились в другом крыле, а не в этом, где проводились экспертизы и на скорую руку решались человеческие судьбы.
– Опять поджигателя привезли, – сказала Лизавета. – Теперь либо тебе, либо мне его отпишут.
– Отдай его мне, – попросила я.
– Бери, – Лизавета махнула рукой. – Не жалко. Вот сегодняшнюю девочку с маниакалом я бы не отдала…
Лизавету интересовали тревожные расстройства и панические атаки. Меня – поджигатели… Хотя я больше люблю слово «огнепоклонник». Ведь «поджигатель» отражает всего лишь действие, а «огнепоклонник» – мотив.
В нашем коллективе только Сергей Александрович знал о том, что у меня самой когда-то подозревали пироманию4. Мама водила меня к нему в детский психиатрический диспансер. Мы тогда только что переехали в Ленинград, и мама обнаружила в моём столе пачку рисунков, на каждом из которых был изображён пожар.
Рыжие снопы, чёрные расползшиеся кляксы, горящий кустарник. На фоне огненной стены – бегущие с перекошенными чёрными ртами, без глаз (зажмуренных от ужаса), мальчишки. Четыре муравьиных мальчишечьих фигурки – на переднем плане, и две – девчоночьих, – далеко-далеко, еле помеченные яркими кляксами сарафанов или платьиц.
Мама нашла рисунки и испугалась. Так я оказалась в кабинете психиатра. Что, в общем-то, и привело меня в профессию. А иначе трудилась бы сейчас каким-нибудь менеджером среднего звена и была вполне довольна жизнью.