Лора едва сообразила, что он говорит о птице.
– Если ты будешь настаивать, я ничего не скажу. Ты же обещал.
– Точно обещал. Раз обещал – молчу. Но ведь придет такой день, когда ты скажешь? Мне ведь интересно! Я хочу представить тебя лучше.
– Зачем я тебе? – устало проговорила Лора. – Я старше тебя. По тебе, наверное, все девчонки в этом городе сохнут.
– А мне-то что! Я сам по себе. От того, что они сохнут или мокнут, в моем сердце ничего не изменится. – Он отломил стрелку шалфея, дал ей понюхать.
– Класс! Как я люблю все это! – воскликнул с восторгом, обведя темно – карими своими глазами поляну, небо, колок, в тени которого они устроились.
– Что ты любишь?
– Лес… Русский лес, русские цветы. Лягушек всяких, птичек, зверушек… – он говорил, как ребенок. – Жить без этого не могу!
– Забавно.– Произнесла Лора, даже пожала плечами.
– Я в самую душу блаженства залез. Тут солнце. Тут травы. Тут птицы и лес!
– Ты еще стихи пишешь?
– Нет. Это стихи чудесного детского писателя. Бианки, знаешь? Я его с детства обожаю. И это все про меня. – Он обвел глазами опушку. Взгляд его темных глаз был восторжен, словно он впервые видел эту красоту. -Смотри, смотри… Ель… Ель дает лесу глубину и делает его таинственным. А сосна превращает лес в храм.
– Да? – наивно изумилась Лора.
– Ну, да!.. У нее стволы колонны, вот и получается. Храм!
Лора отщипнула какую-то травинку, поднесла руку к лицу, чтобы скрыть смятение.
Этот мальчишка словно сорвал стоп-кран с ее души. Она вспомнила, вдруг вспомнила, что тоже любила все это – березовые колки ее детства, травы и озера, особенно полевые цветы – желтый львиный зев, яркую пахучую пижму, и еще саранки, вызревающие в сырой глубине леса подобно сказочному аленькому цветочку. Она любила лечь на прогретый солнцем дощатый мостик на старице и долго, забыв о времени, пристально вглядываться в глубину воды, где среди подводных кущ деловито сновали мальки и какие-то тонконогие создания. В воздухе над головой плясали золотые от солнца комарики и пролетавшая мимо бархатно-белая бабочка, казалось, вот-вот превратится в неземной красоты фею.
Почему это исчезло из ее жизни? Почему она забыла об этой красоте, частью которой когда-то была сама?!
– Знаешь, – продолжал Евгений, – мне иногда снится, как я один живу в лесу, одиноким лесовиком. Сижу у костра, с белками общаюсь. Мне иногда надоедают люди… Вернее, я устаю от них, от их болтовни, и тогда я уезжаю на несколько дней в лес. Сбегаю. У отца есть сторожка дальняя, тайная. Домик в лесничестве. Мама о нем не знает. А мне там самое то. И представляешь, живу я там три дня и молчу. Молчу, молчу, молчу, и представляешь, силы набираюсь. Я понимаю теперь отшельников. Оказывается, это правда…