«Ну, извини. И, все же, нам надо расстаться!»
«Конечно, конечно. Подожди еще минутку»
«Господи, да хоть час!»
«Нет, час – это много»
Возникла пауза, которую она нарушила, спросив:
«Я говорила тебе, что работаю медсестрой?»
«Но ты же говорила, что в редакции женского журнала…»
«Иначе ты сбежал бы от меня еще раньше!»
«Не говори так! Мне с тобой было очень хорошо!»
«Мне тоже, – ответила она, пытливо всматриваясь в его лицо. – Ты помнишь, однажды я сказала, что люблю тебя больше жизни?»
«Помню…» – неуверенно ответил он одними губами, потянув руку к горлу, застыв лицом и вытаращив глаза.
Она, отстранившись, с жадным ученым любопытством следила, как сползает с любимого лица благодушная маска, обнаруживая незнакомую, отталкивающую личину, как становятся чужими изуродованные ужасом черты. С него будто стерли беззаботный клоунский грим, будто на вновь обнаруженной картине неизвестного художника семнадцатого века реставратор с изумлением отмыл изображение горгоны Медузы. Что и говорить, ее эксперимент, пунцовый и скоротечный, не добавил ему благости.
И когда он, некрасиво захрипев, откинулся на спинку дивана, она закончила свою мысль, добавив:
«Твоей жизни, любимый…»
После, убедившись, что все кончено и его путешествие началось, она лунатическим движением взяла бокалы и, шаркая подошвами шлепанцев, которые в свое время так пришлись ей по душе, направилась на кухню, где мертвыми руками вымыла их и протерла. По пути в буфет один из бокалов коснулся другого и отозвался коротким грустным вздохом.
Она вышла в прихожую, и прежде чем покинуть, оглядела ее протяжным взглядом, задержавшись на низеньком столике, куда еще совсем недавно кидала сумочку, перед тем как броситься ему на шею…
Было это в один из первых дней Нового года.
Еще в углу мерцала елка, храня под широкой юбкой скудные запасы лесного духа, еще мандаринами пахли пальцы, а в холодильнике тихо портились остатки праздничного стола; еще неистовыми заклинаниями пенились пожелания счастья, а сны не обрывались механическим усердием будильника, еще не надоели праздношатающиеся друзья, и пар от кипящих и шипящих сковородок теснился и оседал на кухонном окне. И хотя помолодевшая душа все еще пребывала в гостях у сказки, но голоса телеведущих уже теряли праздничный задор, а трезвеющая голова нет-нет, да и примеряла на себя долгополую шляпу будущих забот.