Но от этих русских не так просто было отделаться. Они засыпали его информацией. Обсуждали планы. Оказывается, у них теперь «рынок» и «все можно». Надо же, они заплатят гонорар за публикацию… Сколько? А тираж? Да, с такими темпами перемен его точно похоронят в мавзолее. Они выпили уже по третьему бокалу, после которого Яков сказал, что у него завтра утром самолет, нужно расходиться.
Уже прощаясь, вспомнит.
– Да, Вадим. А та милая Мария, она реальная?
– Да.
– У Вас роман или мне показалось?
– Нет, не показалось
– Тогда вот, передайте ей от меня. Не будь ее, не было бы этих картин. «Ведь я прав?» – с этими словами Яков достал из кармана своего плаща бархатный мешочек и протянул художнику, а потом, резко повернулся и, сцепив руки сзади, пошел в сторону гостиницы. Больше эти трое никогда не увиделись. Но и для художника, и издателя эта встреча стала событием, а для поэта лишь одной из многих на его пути. Он только однажды вспомнил о ней после того звонка из Венеции, когда его потревожил старинный приятель антиквар Антонио.
Странный это был звонок. Он поздравлял его с каким-то праздником, долго рассказывал о новостях, а потом как бы невзначай спросил, был ли его приятель, вернее, его подруга довольны последней покупкой.
– Приятель? О, нет. Я просто купил сувенир для девушки одного художника. Он делал иллюстрации к моим стихам. Там он рисовал свою будущую жену. Хотелось сделать ему приятное. Вы же понимаете, в Союзе тогда они были так бедны… Да, он был очень рад моему подарку.
Больше они не общались. Когда спустя пару лет Яков приехал в Венецию, то на месте антикварного магазинчика обнаружил сувенирную лавку с торговцем- китайцем. Он продавал веера и маски. И все они были сделаны в Китае. Венецианские маски сделаны в Китае!!! На все вопросы о предыдущем владельце продавец только кивал головой:
– Антонио, да, сеньор Антонио умер, Катарина магазин сдала мне в аренду, теперь я хозяин. Где Катарина, не знаю, замуж вышла, богатая невеста, я хороший цена дал.
Поэт забыл всю эту историю, а вскоре умер.
Вероника стояла на кухне у окна, сквозь черные с крапинками от дождя стекла которого был с трудом виден Финский залив. Он был покрыт льдом, так и не растаявшим от трехдневной оттепели с проливным дождем. Дождь и сейчас еще шел, но был мелкий, и эти мелкие капели срастались во влажную туманную дымку. Сквозь нее едва видны были горевшие фонари на Морской набережной и огни от редких проезжающих машин, и уж совсем фантастично выглядели темные с редкими огнями силуэты Кронштадта, едва пробивавшиеся сквозь этот плотный декабрьский туман. Такой черноты она давно не видела в Петербурге.