Всё та же иерархическая лестница.
Б-г: Так мир вообще строго иерархичен. Это основной закон, конституция мира. Равенства вообще нет.
Ы: Это для тебя нет! А для меня равенство бога и мошки очевидно.
Божественность в своём мире, такое гулкое поле Божественности, которая окружает каждое существо. А у тебя, вместо поля окружающей человека его собственной Божественности, заменяя его, не замечая, не обращая внимания, перечёркивая, – твоё божественное, казённое поле Статуса. Потому что ты хочешь задирать всё время нос, в те минуты, когда не держишь его по ветру. Да даже если ты один, как одноглазый Óдин, то всё равно держишь нос по ветру. Значит, ты чувствуешь, что всё равно окружён – и к этому, даже миражному окружению, принюхиваешься. Ты, может быть, один – одинок, но ты не тот Единственный.
А для меня равенство есть. Пусть я даже раздавила, пользуясь твоим попустительством, червяка. Он всё равно брат мне. А Яаков спешит тихонько столкнуть своего родного брата – в мир пониже. Чтобы самому стать первым.
Б-г: Да, червяк? А вспомни, ведь это ты погубила свою соседку. Ты. Пусть никто не знает, но нам-то с тобой всё известно. А ты сама лучше меня? А? А того, на кого ты пришла жаловаться? Себя ты готова обелить – так же, как я, как он. Так получай своё – и не рыпайся!
Ы: Да я ещё и слова не сказала…
Б-г: Не сказала. Ещё бы! Тебе нечего сказать…
Соседка. Она попросила тебя зайти, ты ответила: «Сейчас не могу, завтра зайду и всё принесу». И ты пришла завтра. И всё принесла. Но ей нужно было вчера! Ведь ты числилась у неё единственным человеком, кому она доверяла. И на кого полагалась.
И ты ей стала страшна: тот, кому жалуешься, – оборачивается твоим убийцей. И не придерёшься, и не возразишь, и не пожалуешься – ведь жаловаться стало некому.
Ей расхотелось жить. Может быть, именно твой последний приход в больницу, когда она спала в коме и никого вроде бы не узнавала, добил её. Стал тем последним ужасом (хотя она лежала без сознания), от которого надо было немедленно удирать. В смерть – как в убежище. Может быть, заслышав твой ломкий голос, от которого ей стало тошно, она захотела сбежать хоть в преисподнюю и поспешила туда, чтобы ещё раз не нарваться на холодное предательство, не наткнуться на этот голос.
Ведь она умерла через час после твоего посещения. То, что казалось лучом, – оказалась страшнейшим сгустком тьмы.