– Вы сказали, что у вас готов отчет. – Джош выразительно постучал пальцем по часам.
– Да, да, конечно. Еще раз извините, что я вас заговорил. Я надеюсь, что Компания – если можно так называть вашего работодателя…
– Просто «Агентство» сойдет.
– Разумеется… и вы проследите, чтобы наши гранты получили одобрительную оценку, не так ли? Потому что недавно у нас были непредвиденные расходы…
– Включая финансовую поддержку советских беженцев?
– Ну что вы, это ерунда, вы думаете, я бы стал платить ему больше минимума в час? Я же сказал, я его держу, чтобы Майра от меня отстала, наконец.
Я стоял в коридоре и курил с драматическим выражением лица.
По умолчанию я всегда курю с драматическим выражением. Типа мне нужно срочно решать, нажать ли на красную кнопку и взорвать мир, или предать кого-нибудь очень достойного. Чего он мне никогда не простит. Ну и так далее.
Конечно же, я знал, что Майрон обо мне думает. Даже вслушиваться не приходилось.
Когда я прилетел в США, все, что у меня было, – это адрес офиса Майры и номер ее служебного телефона. Она тут же повела меня обедать в «Карнеги Дели», где, как добрая еврейская мамеле, смотрела, как я пожирал абсолютно все в меню, и покровительственно похлопала меня по плечу.
– Теперь вам ничего не угрожает. Вы на земле Свободы. Вас никто уже не выдаст КГБ. Приходите на митинг. Там будут все выдающиеся деятели еврейского Нью-Йорка…
Я кивал и кивал и пытался выдавить благодарную улыбку, хотя мои лицевые мускулы уже нуждались в отдыхе после покорения трехэтажного бутерброда «Сэнди Куфакс», в который было напихано двадцать сортов колбасы и других вещей, о существовании которых я не подозревал. У меня вообще с благодарными улыбками не очень получается, ты уж прости, Майра.
– И Майрон там тоже будет, он поклялся. Я вас упомянула в разговоре, он такой придурок бывает, но у него золотое сердце, конечно же он вам поможет…
Таки помог. И все. Майрон стал моим личным тупиком.
Но Джош Конкорд – это было интересно. Это могло оказаться выходом из тупика. Как выразительно Майрон ни кашлял, пытаясь прикрыть свое «знание» жаргона, мне было ясно: мистер работал в ЦРУ. Всем системам приготовиться.
Да знаю я, знаю про этот spycraft, эти правила игры, которым их обучают в шпионских школах: мне следовало отследить этого Джоша до метро, сесть на поезд №1 в направлении «Даунтаун» (скорее всего), следить за ним со станции… Но мне уже это надоело, сколько можно все делать по правилам? Правила – это для тех, с серебряными ложками во рту, папа-мама в министерстве, пара звонков – и ты в шоколаде, «не клади ногу на ногу»… а я что? Что я имею с тех правил? Я уже провел в Америке четыре месяца, которые были как сорок лет; я мог пройти весь город от Брайтона до Вашингтон-Хайтс с завязанными глазами; я обошел Кристофер-стрит, где педерасты обсасывают и облизывают друг друга на каждом крылечке, и Девятую авеню, где на каждом углу тебе предлагают «дайм-бег», или пластиковый пакетик с колумбийской на червонец; и Сент-Маркс, где придурь с выжженными невидящими глазами все ждет пришествия Боба Дилана, или Мика Джаггера, или все равно кого, потому что он когда-то играл в каком-то подвале за углом. Я изучил все Бродвеи – западный (художники), восточный (китайцы), северный (никто не знает). Я приставал ко всем насчет поговорить – в метро, в барах, на улице… народ отвечал охотно, надо мной смеялись, да иной раз и я смеялся в ответ, что существенно повышало градус мир-дружбы. Мой акцент таял, как снежная баба в Майами (Майрону об этом знать не надо), и я все равно чувствовал, что я буксую в песке, или в грязи, или даже на гаревой дорожке…