А в тот раз, когда он ждал ее после занятий во время тайфуна, сердцебиение Ивэнь напугало ее саму. Она вышла из ворот кампуса и увидела долговязую фигуру в свете фар черной машины, большой зонт на ветру бился в эпилептическом припадке, а фары сквозь пелену дождя протягивали свои щупальца, и внутри этих щупалец под дождем ликовала мошкара. Руки света ощупывали ее и видели насквозь. Она подбежала к нему. Резиновые сапоги шлепали по лужам, поднимая волны. Ах, как неловко вышло. Не думала, что ты сегодня придешь, если бы я знала… у нас тут кампус просто заливает. Когда они сели в машину, она увидела, что его синие брюки промокли до икр, став цвета индиго, а кожаные ботинки из латте окрасились в американо. Разумеется, ей пришла на ум история о встрече на Синем мосту, в китайской традиции одна из трех известных историй о влюбленных: молодой человек ждал девушку, а та не пришла, и он так умер, обнявши балку моста. Она тут же сказала себе, что «сердцебиение» – ключевое слово. Вскоре они назначили день свадьбы.
После свадьбы Сюй Ивэнь переехала в многоэтажку, госпожа Цянь, ее свекровь, жила на верхнем этаже двухэтажной квартиры, а молодые поселились на нижнем. Итин и Сыци регулярно забегали к ней за книжками, у сестрицы Ивэнь было столько хороших книг! Как-то она присела на корточки и сказала им: «А сколько книжек я храню внутри…» Старая госпожа Цянь, смотревшая телевизор в гостиной, пробормотала, словно бы себе под нос: «Нутро нужно, чтобы рожать детей, а не чтоб книги там складировать». Телевизор так громко работал, непонятно, как она вообще услышала. Итин заметила, что у сестрицы Ивэнь потухли глаза.
Ивэнь часто читала им вслух. Когда Итин слушала, как Ивэнь читает иностранные книги в переводе, возникало чувство, будто она грызет свежий салат латук: каждое слово на один укус, ни листочка не упадет на пол. Постепенно до нее дошло, что это лишь повод и сестрица Ивэнь читает не им, а преимущественно себе, и она стала еще чаще забегать наверх. Девочки описывали их негласный уговор с Ивэнь одним предложением: «В компании с весной возвращаться домой»[9]. Они с Сыци были прекрасным, прочным и смелым холстом, скрывавшим сестрицу Ивэнь, но при этом и выставляющим на всеобщее обозрение; они скрывали ее чаяния, но смиренность заставляла желания проступать отчетливее. Братец Ивэй возвращался с работы домой, сбрасывал с себя пиджак западного кроя, улыбался девочкам, мол, снова у вас моя женушка в няньках. Рубашка под пиджаком и он сам под этой рубашкой пахли свежестью. Его глаза смотрели на тебя, словно обещали рай.