Потом они встретились в художественном училище, Скворцов также раньше на год поступил туда и неизменно был в «лучших». С Телегиным общался, но как- то снисходительно, что очень раздражало Виталия.
У тети Гали действительно была светлая и просторная квартира – три комнаты. Одну она отдала Виталику, разрешила все там оборудовать под мастерскую, но только после того, как он сдал экзамены в художественное училище. Все годы учебы она строго его контролировала, чтобы не пропускал занятия, чтобы с девушками приличными водился, а не с «оторвами всякими».
Тетя Галя умерла сразу после выпускного вечера. Виталий остался совсем один. Зарабатывал оформлением или как сейчас называют, дизайном открывающихся магазинов, потом ресторанов и кафе. Помогали однокурсники, которые очень часто собирались у него, а некоторые даже жили. Свои свидания с девушками устраивали тоже у него. Для души писал редко, но все-таки писал.
Когда у него на руках оказалась приличная сумма денег после одной работы, Виталий решил сделать себе мастерскую, как всегда мечтал. Снимать помещение было очень дорого, и он решил сделать в квартире перепланировку, объединил две комнаты в одну, получилась приличная мастерская, но деньги все ушли, даже одалживать пришлось. Теперь он мог работать для души, постепенно забросил основную работу и, естественно, потерял клиентов.
Женщин боялся, боялся насмешек, в присутствии женщин ощущал себя «деревенщиной» и поэтому предпочитал кратковременные связи. Лет пять назад на вернисаже познакомился с редакторшей одного из гламурных журналов и влюбился «по уши». Приглашая на свидания, искал в библиотеке какие-нибудь интересные факты из жизни художников, хотел поразить своей эрудицией, вспоминал смешные случаи из жизни.
Ей это поначалу нравилось, а потом начались тусовки, на которые ей надо было обязательно появляться. Виталий сопровождал ее, но на фоне всех этих лощеных молодых людей выглядел каким-то инородным, не вписывался в этот круг, не умел поддержать светскую болтовню, не умел ухаживать за девушками и, наконец, просто не любил все эти сборища. Кто-то окрестил его «мужланом», он услышал, устроил драку, а она, скривив красивые губки, процедила, «чтобы никогда не смел к ней приближаться».
Господи! Как же он мучился, писать не мог, начал пить. Андрей Борисыч, его сосед, сочувствуя ему и жалея от всей души, как-то зашел, изъял все бутылки, велел привести себя в порядок, сказал, что познакомит его с одним очень влиятельным человеком.