Бобби, который спустился вместе с ней, сказал:
– Это за мной. Уйду через заднюю дверь.
– Не надо, сынок, – остановила его мать. – Сиди в доме.
Седовласый полицейский в штатском крикнул с крыльца:
– Я сержант Чемп! Мы знаем, что ваш сын в доме. Хотим с ним поговорить.
– У вас есть ордер? – спросила Мэри.
– Нет, но у нас есть пара вопросов к вашему сыну.
– Одну минуту. Я у него узнаю.
Она бросилась к телефону, набрала домашний номер Лью Дая и спросила, что им делать.
– Скажи Бобби, пусть успокоится. Ни при каких обстоятельствах не выходить и не впускать в дом полицию. Отведи его к себе в спальню, пусть сидит там, пока я не перезвоню.
В четыре утра Лью Дай перезвонил и спросил, на месте ли полиция. Бобби выглянул в окно. И крыльцо, и улица оказались пусты.
– Тогда поспи немного, если сможешь. И утром первым же делом езжай ко мне. Мы вместе пойдем к шерифу.
Утром Бобби поцеловал мать на прощание.
– Может, в последний раз видимся… Вдруг меня казнят.
– Не говори так, – попросила та.
– На меня хотят повесить убийство. Ты знаешь, это они могут.
– Не надо, Бобби! Не смей так говорить! – сквозь слезы сказала Мэри, выпуская его через заднюю дверь.
Тем же вечером в новостях сообщили, что Лью Дай явился в участок вместе с Бобби.
Мэри разрыдалась, когда репортер сообщил, что двадцать первого марта, в четыре тридцать, большое жюри округа Франклин вынесло вердикт: Клаудия Элейн Яско, Роберт Рэй Новатни и Дено Константин Политис (все трое в настоящий момент заключены под стражу) обвиняются по нескольким статьям в предумышленном убийстве по предварительному сговору.
То есть в преступлении, которое каралось смертной казнью.
Представлять интересы Клаудии было делом крайне мучительным. Заседание продлилось всего сорок пять минут, однако Дай изрядно взбесился, стоя рядом с перепуганной клиенткой в зале суда и выслушивая обвинительное заключение. Власти штата требовали, чтобы по каждому отдельному обвинению – за все три убийства при отягчающих обстоятельствах – Клаудию приговорили к смертной казни на электрическом стуле.
Краем глаза Дай поглядывал на Клаудию: та все еще улыбалась (правда, немного стесненно, словно извиняясь, что доставила столько хлопот), но при этом была бледной и заметно дрожала. Она все еще верила, что снимается в кино, хотя прокурор своим выступлением ее перепугал.