Помню уже в выпускном классе Ваня как-то нашел себе подругу, возможно не без помощи мамы, невысокую рыжую некрасивую девушку, прихрамывающую и ярко одетую, на что мой одноклассник, смеясь, заметил – О, смотри нашел же под стать себе. Богу божье, кесарю кесарево – мы все засмеялись, но мысли неоднозначные появились тогда в голове, о том, что паруются не противоположности, а смежности в единстве ума, тела, достатка и всего прочего. А остальное – псевдоромантическая нежизнеспособная хрень. В Спарте, насколько я читал, нездоровое потомство сбрасывали со скалы, да и позже не жаловали – в средние века рыжих и хромых не праздновали, левшей переучивали еще со школы писать правой рукой. Сейчас, конечно, времена изменились, стало нормальным собирать деньги всем миром на операцию четвертому неполноценному ребенку какой-нибудь живущей за чертой бедности женщине, которая, наверное, лелеяла надежду на то, что ее следующая попытка уж точно будет лучше предыдущей. Тема эта сложная и здесь на самом деле не всегда все так однозначно: вместе с Ваней в параллельном классе учился парень с таким же заболеванием, но природная доброта и коммуникабельность обеспечили его в дальнейшем женой, друзьями, работой санитаром в психушке и, насколько я с ним общался, очень позитивным и жизнерадостным взглядом на мир, в отличие от Вани, который очень болезненно реагировал на шуточки и насмешки одноклассников, часто нелепо шутил, гримасничал и часто смеялся на только ему понятные шутки, которые даже невозможно было услышать из-за того, что они произносились быстро, неотчетливо, прерываясь волной его истеричного смеха.
Иногда приходила мне мысль о том, что так называемые инвалиды или носители ДЦП являются обузой обществу, и здоровые люди вынуждены работать, чтобы их содержать, но с годами я понял, что эта категория людей также и работает и занимается делами, как и так называемые здоровые люди, и даже большое количество нетранспортабельных и очень больных людей никогда не станет для общества большей ношей, чем нескончаемая армия коррумпированных чиновников, бесполезнейших паразитов, требующих к себе огромного количества уважения, внимания и денег.
Здесь, пожалуй не удержусь, и позволю себе пофантазировать над системой: можно, например, держать у себя дома диковинного таракана, кормить и ухаживать за ним, гостям показывать. А если в какой-то момент тараканов станет много, очень много, они начнут портить дома, уничтожать продукты и будут приравнены к бедствию, что, тогда тоже будут говорить о правах на жизнь тараканов? Сомнительно. Вся пропаганда будет направлена на уничтожение тараканов, по телевизору и новостям будут показывать и рассказывать, какое зло эти тараканы и как важно с ними бороться. Если, не дай бог конечно, тоже самое произойдет с инвалидами и больными ДЦП, которых неожиданно станет очень и очень много – тогда наверное изменится либеральная гуманистическая риторика властей и в такие моменты можно будет увидеть истинное лицо человеческого гуманизма. Для меня, например, тоже раньше было непонятно, как можно потратить миллионы евро на операцию безнадежно больному человеку, которому, по большому счету, эта операция не поможет, а лишь протянет его страдания, не лучше ли эти деньги потратить на молодых здоровых людей, чтобы овладевали профессиями, строили семьи и производили больше хорошего? Ирония в том, что это подход ужасен самой этой формулировкой, так как человек не должен брать на себя функции того, кто решает – кому жить, а кому нет, так как в дальнейшем легализация формы этой мысли приведет к ужасающим последствиям, перекосы и перегибы станут видны в какой-нибудь новой бесчеловечной доктрине, легитимизирующей насилие и превосходство одних над другими.