– Укажи мне в этом идоле хоть какой-то признак божественности! – начал кричать Нехо, багровый от возмущения и гнева. – В том, что ты изваял, я вижу не что иное, как стремление выделиться и удовлетворить собственное тщеславие. Только ты забыл, что египетский храм – это не дом какого-нибудь развращённого греческого вельможи; в жилище бога люди должны молиться и размышлять о вечности, а не глядеть на бесстыдные статуи!
– Позволь напомнить, что из нас двоих только один ваятель, и этот ваятель – я, – стараясь сохранять спокойствие, отозвался Ренси. – Ты не вправе поучать меня.
– А ты не забывай, с кем говоришь! – Нехо угрожающе двинулся на Ренси. – И неужели ты думаешь, что никто не догадался, кого ты здесь изобразил? Предупреждаю, если ты видел её обнажённой, ты пожалеешь о том, что твоя мать произвела тебя на свет!
– Клянусь Маат – защитницей правды, что твои подозрения беспочвенны, – попытался объясниться Ренси.
– Да? – недоверчиво сощурил на него глаза Нехо. – Тогда как ты узнал, что у неё прекрасная грудь и восхитительные ямочки ниже спины?
– Ты забываешь, что я – ваятель, – ответил Ренси, во второй раз с гордостью указав своё ремесло. А сам подумал с затаённой ревностью: откуда номарху известны столь интимные части тела его племянницы?
Нехо так и передёрнуло от злости.
– Неужели ты вправду вообразил себя непревзойдённым мастером? Решил, что во всей Та Кемет не найти подобного тебе?! Но можешь поверить моему слову: я больше не позволю какому-то ремесленнику общаться на короткой ноге с дочерью фараона!
Глядя в искажённое от гнева лицо номарха, Ренси понял, что отвечать ему нет никакого смысла.
– Если один из нас ваятель, то только другому дано решать, что делать с изваянием! – вскричал Нехо и, повернувшись к столпившимся в мастерской жрецам, сделал повелительный жест рукой.
Служители богини Нейт будто только и ждали этого знака: вооружённые молотами на длинных палках, они кинулись к изваянию, точно стая коршунов на лебедя. Когда от статуи откололи голову, и она со стуком упала на пол, у Ренси было такое чувство, словно это упало его сердце.
Он хотел броситься в толпу, но вместо этого стоял не двигаясь, в каком-то неодолимом оцепенении. Он тяжело дышал, ноздри у него трепетали. Сжав кулаки в бессильной ярости, он только прошептал: