Случилось это и теперь. Полная драматического негодования, госпожа Шевцова, не дожидаясь второго акта, решительно направилась к выходу. Недоумевающий Шевцов, предположивший приступ мигрени, озабоченно последовал за ней. В экипаже Валерия Леонидовна вместо вразумительных объяснений издала нечленораздельное шипение раненой рыси и до самого дома восседала в величественном расстройстве духа, демонстративно отодвинувшись и отвернув от мужа гневное, пошедшее малиновыми пятнами лицо.
Нетерпеливо ворвавшись в квартиру, оттеснив опешившую прислугу и яростно сорвав креповый шарфик, Валерия Леонидовна вскипела обвинительной речью, сопроводив ее обильными слезами об утраченной, незаслуженно погубленной молодости, проливая их на ни в чем не повинное платье.
– Какою я была недалекой, доверившись тебе!
Обескураженный Шевцов поначалу пытался успокоить жену, но не зная, чем еще оправдаться, уже всерьез помышлял о неотложной консультации у господина Бехтерева.
– Панкратий! Подай вишневых капель с валерьянкою.
– Не нужно! Не этого мне нужно – а супружеской приверженности! Неужели так сложно понять?
– Лера, я не виноват в том, что смотрят.
– Неправда, ты подаешь повод!
– Какой именно?
– Тебе виднее! Дыма без огня не бывает.
– Прошу, опомнись, ты не в себе!
– Считай, как тебе угодно! – Лерин голос взвился скворчиною трелью.
Валерий Валерьянович поморщился и устало потер виски:
– Нонсенс какой-то…
Не дожидаясь ставших обычными обвинительных оскорблений, он сдернул в прихожей фуражку и раздраженно хлопнул дверью.
Понадеявшись, что разлука поможет охладить накал страстей, Шевцов перебрался к Дружному.
* * *
Молодые люди отъехали от станции в высланной им навстречу подводе, укрывшись от вечерней июньской свежести простыми чуйками: помещик Дружной, отец Сергея Александрыча, был домовит да рачителен, не раскидывал деньги попусту и обходился без роскоши (не в пример сыну – любимчику и баловню Сержу).
Достигнув деревянного господского дома, с колоннами и выцветшей верандою, молодой Дружной выскочил навстречу дородному человеку с уютным брюшком и куцею бородкой, разверзшему при виде долгожданного отпрыска широкие объятия.
– Сереженька, дуся, забыл родимое гнездо?
– Папенька, только о вас и помышлял! Но… труба зовет, литавра кличет – сам знаешь, превратности государевой службы.