Царствуй во мне - страница 4

Шрифт
Интервал


– Уймись, болтун. Лесть тебе совсем не к лицу.

– Виноват! Отныне стану восторгаться скрытно. Но я не в силах сдержать ликование в присутствии восхитительной пары. За вас, господа!

– Изволь, шалопут. Добавить шампанского?

– Не откажусь. Как намереваетесь провести Крещение, уважаемая Валерия Леонидовна?

– 5 января[1] после навечерия соберемся домашним кругом, по-семейному, а в праздник мы с Валерой отправимся по родственникам с поздравительными визитами.

– Рассчитываешь подать прошение об отпуске, Валерий?

– Да, после венчания к концу января отправимся в свадебное путешествие по Италии. Господин полковник одобрил мой выбор и отечески благословил.

– Как же иначе. Общеизвестно, как начальство к тебе благоволит, баловень судьбы. Ваше здоровье, Валерия Леонидовна.

* * *

Выходя из квартиры, Дружной повернулся к товарищу:

– Отчего Емельянов не явился?

– Дуется, что я отбил Валерию. Ничего. Перемелется – мука будет.

– И на венчание не собирается?

– Очевидно, нет.

– Почему бы Борису не переменить предмета воздыханий? Или незадачлив в амурном вопросе?

И Дружной принялся излагать свое представление об отношениях полов. Шевцов не был расположен его поддерживать.

– Шевцов, ты старомоден, как забытый на чердаке башмак, и добродетелен до приступа рвоты. Над тобой, помнится, еще юнкера потешались, что ты льнешь к пыльным книгам и более занят благонравными визитами к папеньке, чем братскими пирушками. И как только тебя не зацукали, чем ты пронял наших корнетов? Твое бытие безвкусно и бесцветно, Шевцов! Как тебе с этим устаревшим во всех смыслах, захламленным образом мыслей удается привлекать женщин?

Валерий почувствовал себя задетым:

– Я не стремлюсь никого привлекать, не к чему и спорить. И откуда тебе знать мою жизнь? Что есть, по-твоему, настоящая, яркая жизнь? Сколько людей нашего круга пребывает в нереализованной праздности – и довольно эффектно, театрально томится. Точно соревнуются – кто кого перехандрит и переохает. Причем норовят подвести под это свое высокохудожественное томление вздорную философскую основу, которую можно коротко передать одним емким словом: пустословие. То составляют «третье Евангелие», то завывают бездарные вирши о спасительной абстрактной жертве и, без перехода, об исступленности неизбежных порочных страстей. И все в едином порыве массового безумия разрушают единственную основу, на которой зиждется их благополучие. Точно пассажиры потерявшего управление корабля, дрейфующего в открытом море. Их крутит подводными течениями и переменчивым ветром, а они заламывают руки и упиваются бесплодностью жизни, вместо того чтобы немедленно и толково заняться починкой двигателя. И ведь даже не подозревают, что своим бездействием приближают неизбежную гибель всего судна. Мало того: половина пассажиров даже не скрываясь, долбит днище, а вторая – аплодирует либо, отвернувшись, хватается за мелкие делишки. От них разложение передается команде, которая им потворствует… У меня оскомина от этой паранойи самоуничтожения. По моему мнению, жизнь должна быть осмысленной, ответственной, подлинной. Без надрыва и пошлости. Моя жизнь – реальна и наполнена. Знаю, это ныне не дорого ценится. Теперь в моде страдать без причины, заглушая тоску истошным пустозвонством. Короче говоря: с жиру бесятся. Но утонченно, изысканно бесятся.