Глава третья
«Продавцы мела. Вечером»
В дверном проеме лифта открылся длинный проход, тянувшийся через большую залу Тихо. Безлюдно. Только картины, развешанные по стенам. От них веяло теплой, уютной жизнью давно ушедших людей. Одна зала сменяла другую, поражая просторами помещений. Мягкий неяркий свет и отсутствие посетителей создавали у случайной гостьи ощущение собственного пространства, будто она главная хозяйка, пришедшая в личные владения.
С картин за Машей наблюдали и рассказывали о своих горестях и радостях простые люди разных ремесел. Множество разнообразных сценок и сюжетов с детьми. Они весело приветствовали гостью и, перебивая друг друга, сообщали ей обо всех своих детских радостях. «Моя история тебе понравится, послушай меня!» – прошептал один подросток и только начал рассказывать, как кто-то с соседнего полотна перебил его. «Нет, не слушай его, он – зануда. Слушай меня, моя история веселая, тебе она понравится!» – заливался смехом карапуз из семейной сценки. «Ты очень многое потеряешь, если не выслушаешь меня», – требовал внимания малыш на соседнем холсте, плача от обиды навзрыд. «Никого не слушай. Слушай только нас. Мы самые-самые!.. И нас много!» – весело перебивая друг друга, настойчиво требовало внимания бесчисленное множество детей с огромного холста. «Мы любим тебя! Мы – это и есть ты. Мы – это и есть сама жизнь. Мы – любовь!» И они все вместе заверещали хором, каждый рассказывая свою неповторимую историю. Разобрать подробности в этом веселом гвалте было совершенно невозможно, и Маша, заткнув уши пальцами, быстро перебежала в другой зал.

Там было тихо, как и положено в музее. Она облегченно вздохнула и огляделась. Небольшая, в отличие от прежних зал, комната, и прямо напротив входа на стене – три массивные картины. Маша направилась сначала к центральной. Там семья работяг с детьми, усевшись прямо на земле, отдыхала после скудного обеда. Уставшие, замученные люди, не имеющие сил даже пошевелиться.
Маша взглянула на картину слева от центральной. Мужчина и женщина, с ними – мальчик. Они идут по дороге – прямо на зрителя, смотрящего на полотно.
Что-то странное отличало эти картины от остальных. Но что? И вдруг к Маше пришло осознание. Картины молчали. Никто не кричал с полотна, даже дети. Безропотное молчаливое смирение несчастных людей и невозможность что-либо изменить создавали горькую тишину, исходящую от них. Маша подошла к правой от центральной картине.