– Успокойся, Таня, вы ни в чём не виноваты, – поддержала Олеся.
– Ну вот… А он начал за нами с ремнём гонять… Один раз ножницами в меня запулил. Знаете, как было больно? У меня потом такой синячище проявился возле глаза. И Марьянку дубасил – совсем с катушек слетел. Короче, надоело нам. Решили мы его как следует проучить.
– Я уже догадываюсь, что было дальше… – вставила Олеся. – И чья была идея?
Маркус мысленно перенеслась в июньский вечер, такой же, как этот, полный таинственности и неопределённости. Отчим завалился спать в старой бане, разумеется, в состоянии полной прострации, как раз перед этим произошло очередное рукоприкладство с полётом тяжёлого табурета, расколовшегося в момент приземления на части. По пути табурет зацепил Марьянину бровь. Назавтра у сестёр намечалось участие в грандиозной вечеринке, к которой они тщательно готовились почти полгода, но с таким синяком на лице Марьяна идти отказывалась.
– Может за сутки спадёт? Давай тональником попробуем замазать! – Таня сочувствовала и кружилась вокруг неё, успокаивала, обнадёживала, но любое прикосновение к синяку вызывало у сестры жгучую боль, тональник не спасал, и Марьяна расплакалась.
– Ненавижу его! Надоело это терпеть! Он не только роковой вдовец, но ещё и роковой отец! Было бы куда свалить, я давно бы свалила!
Марьяна кричала навзрыд, и сестра, слушая её с опущенными промеж колен руками понимала, что права она на все сто. Только сваливать было некуда, сколько не вой… То были крики от безысходности. Боль, вызываемая гематомой над глазом, казалась ничтожной в сравнении с болью в душе.
Марьяна смолкла, напряглась, гоняя извилину… Опухшее лицо на чём-то сосредоточилось – в данный момент она активно шевелила мозгами, рождался какой-то план.
– Ты случайно не помнишь Илью? Того, у которого предки уехали за рубеж… – В этих словах не было преступления, но Татьяна смекнула не сразу: почему сестра обратилась к ней еле слышно, да ещё наклонилась как можно ближе, бросая тревожный взгляд?
В обзор Марьяны попала открытая форточка – девушка не поленилась встать, чтобы её прикрыть, задёрнула шторы. Назревала приватная беседа без ненужных свидетелей и случайных слушателей. Маркус молча следила за её перемещением, пытаясь понять: к чему такая смена настроя, что с ней произошло? Марьяна прислушалась, затаив дыхание: на улице стояла тишь – во дворе ни единого звука, от бани тоже не доносилось ни шороха, ни бряцанья дверной защёлки – одни собаки, ленивый лай которых навеяло ветром издалека.