Туда пришлось добираться по деревянным настилам строительного плато, которые можно замкнуть в борта футбольного поля в сто ярдов.
Она говорит, будто мы воровали лампочки на других этажах, потому что на нашем лампочки пока не развесили. Будто мы снимали дверь с петель для импровизированного стола, сидели на ящиках, поставленных на попа. Не помню деталей. Я обычно сосредотачиваюсь на важном.
Когда собирались втайне от наших девочек, непостижимым образом всякий раз она появлялась в мужской компании.
Ей обязательно кто-то сдавал адрес; в неё вечно один из нас был влюблён. При ней разговор не тот: мы не могли выражаться, извинялись за obscene, сменяли на ходу темы, подвергаясь самоцензуре.
Но, чёрт побери, как обжигающе здорово, что она бывала с нами.
В её присутствии разговор становился опасней, острее, наши глаза – наглее и свободнее.
Всем непременно хотелось усадить двоих рядом, как будто бы что-то сакральное подразумевалось, как и то, что провожать её пойду именно я.
Забавно, в компании помноголюдней нас усаживали в разных концах стола.
После третьего-четвёртого тоста, когда церемонность и зажатость уходят вместе с вилками из левой руки в правую, мы всякий раз оказывались рядом, как будто только и ждали того самого четвёртого тоста.
Я заранее загадывал её наряд; небезынтересным казалось, как она выглядит, в чём придёт, не раздалась ли с годами. Скажу – раздалась. И это её портит.
Меня дразнили её внимательные глаза, её долгие взгляды, когда кто-то из девочек, изрядно отплясавших на танцполе, вольно обнимал меня и тащил на белый танец, объявляя его без перерыва.
Она прекрасно знала, я мало пью, и терпеть не могу захмелевших женщин, в них теряется невинность и свежесть.
Хмельная женщина пахнет перебродившей брагой, местной пьянчужкой Раймондой, сидящей в голубых с начёсом панталонах на цементном основании прожекторной вышки стадиона.
Раймонда из чистоплотности стелет под задницу газетку «Аргументы и факты», но тут же заплёвывает рыбной чешуёй и телогрейку, и панталоны, вылезающие из-под юбки.
Пьяные разъезжаются, распадаются на члены: они не могут свести колен, их улыбка сползает с лица, кособочится, а глаза смещаются в противоположную сторону: ну что-то вроде «лоскутов кубизма».
Вы думаете, я не пробовал выпивать в компании наравне со всеми, чтобы не морализаторствовать и не препарировать друзей трезвым взглядом?