– Вылечить сможешь? – указывает один из них на гроб.
– А-ткрывать нэ-льзя, – предупреждает другой с грузинским акцентом.
– Лазарь, – стучит генерал по крышке гроба, – встань и иди.
– Ха-ха-ха, – смеются двойники. – Там нэ Каганович, там другой.
– Но… там никого нет, – говорит генерал, – гроб сей пуст.
– До времени. Иды, ха-ароший человек, иды сэбе, с Богом…
Шкловский входи в следующую дверь и оказывается в бараке перед дюжиной ощетинившихся ножами уголовников.
– Мы тебя не больно зарежем, – говорит горбатый уголовник, поигрывая саперной лопатой. – Чик и готово.
Они втыкают ему ножи в живот и грудь, но они ломаются о неожиданно оказавшуюся под кителем кирасу.
– Голову режь ему, голову! – вопит стоящий на нарах сын Сталина, размахивая кителем с погонами и орденами. – В футбол поиграем! Лопатой руби, лопатой!
Шкловский извлекает из кармана пачку купюр, бросает в ощерившиеся, рычащие, лающие морды и выскакивает в неожиданно раскрывшуюся дверь. По узкому проходу в вагоне мчащегося поезда, забитого спящими телами, он переходит из барака в коридор шикарного СВ. Он проходит по коридору, идет через Сандуновские бани – босховские инвалиды и женщины одна прекрасней другой обитают в пару.
– Не верь глазам своим, – приставляет он ладони к лицу вместо шор.
– Что ты бормочешь? – спрашивает его жена в полусне.
– Да спи… спи. Сейчас проверю еще в одном месте. Где-то поют.
– Да радио это… радио.
Он проходит коридор, открывает дверцы шкафа, но там никого нет. Он захлопывает дверь в шкаф, подходит к стеклянной двери на балкон. Между ногами сидящего в высоком готическом кресле фрачника стоит обнаженная девушка, он водит по ее телу смычком, словно по струнам виолончели, что вызывает у нее пение, сопровождаемое стонами. Идет снег.
– Тьфу, чтоб вам пусто было!
Он поворачивается и уходит, у двери в следующую комнату оборачивается и видит, что на балконе уже никого нет. Пока он оборачивался мимо него сомнамбулической походкой прошествовал его сын со шмайсером на плече. Мальчик входит на балкон, залезает на перила и начинает стрелять длинными трассирующими очередями в темноту, расцвеченную огоньками. Очередь прошивает едва сквозь снег виднеющуюся мраморную колхозницу на крыше соседнего дома. Она распадается, но сразу же складывается, как только юный стрелок перестает стрелять.