Наташка проснулась в 8 часов в одежде, рядом на кровати сопел какой то голый мужик. За шкафом картинно громко фальцетом то повизгивала, то стонала Танька, гремели пустые бутылки, скрипела кровать. Наташка села, лежащий будто невзначай схватил ее за грудь, она грубо выругалась, с размаху ударила его по лицу и стремительно соскочила с кровати. Танька тотчас перестала стонать, раздалось бормотание мужского голоса, и деловито спросили: «Таша, сегодня Лимона судят, сколько дадут то?». Наташка злобно бросила: «Тебе бы все ерзать, сучка, дадут по полной за два разбоя, лет 15». В комнате умолкли. Слышно было, как в комнате кто-то слез с Таньки, зашуршала одежда и огромных размеров мужик зашел на кухню, заполнив собой все небольшое пространство. Это был Кучерявый, он закурил, сказал: «В натуре, дай адрес терпил, я побазарю, Лимон только один гоп-стоп делал, второй не его». Наташка с отвращением выпила полстакана водки, сунула в огромную лапищу Кучерявого бумажку и выпорхнула из квартиры.
Судья Князькин мог выпить очень много. Иногда, когда кончалась водка, он мог выпить из горла поллира сухого красного, это его даже трезвило. Сам он был как суковатый чурбачок, который не каждый и не с одного раза разрубит, плотный, крепко скроенный. Князькин всегда твердо стоял на своих огромных ногах, ничего и никого не боялся, а когда удивлялся, что было редко, то смешно смотрел сквозь свои толстые очки. О его неизменной жестокости, как судьи, ходили легенды, что подтверждалось надписями на всех стенах окрестных ИВС, где были изложены и нарисованы подробности его сексуальной жизни и жизни его близких родственников. В этот отвратительный вторник, Князькин с утра был совершенно пьян, пил он один, потому что собутыльники, как правило, пытались все время выяснить, берет он взятки или нет. А он, как ни странно, никогда не брал.
Князькин допил пиво, поставил цифру 15 в приговоре Лимонова после слов «суд приговорил», бросил ворох бумаг в сторону и сняв трубку, рыкнул: «Подсудимого во 2 зал на 11 часов». В совещательную вкатилась гособвинитель Елизавета Ивановна: «Павел Александрович, рассмотримся за час, у меня совещание». Князькин кивнул, вышел в зал, сидевшие как египетские мумии заседатели, вышли за ним.
Собственно дело то было плевое, в разных концах поселка, у продавцов одного и того же пивного бара с вычурным именем «Петрополь» среди бела дня сняли все золото с шей, рук и ушей. У Любки по прозвищу Салтычика за ее лютую привычку колотить не вернувших вовремя долг пропойц пивными кружками по голове, и сильно разбавлять пиво водой, огромные серьги с рубином были сорваны прямо с ухом, да сломан нос. А Лимонов вечером на улице догнал Эдика, волосатого бармена из того же «Петрополя», повертел перед его носом своей заточкой, тот икая от ужаса, снял огромную золотую цепочку, такой же аляповатый перстень, отдал кошелёк. Лимонов бросил все в карман страшненькой коричневой куртки, улыбнулся волчьим оскалом «Благодарю, брателло», повернулся спиной и пошел к Наташке.