семью ради
его семьи, лишь бы порыться в его старых семейных бумагах. Еще больше удивило бы Эмона, что странная женщина сильнее всего привяжется к Цунено – его такой неблагодарной, такой эгоистичной дочери.
И все-таки историю семьи нужно чтить и помнить, а Эмон – равно как его предки и потомки – принадлежал к обществу, которое почти маниакально создавало и сохраняло любые письменные свидетельства. Трудно сказать, мог бы он что-то сделать иначе. Он всего лишь старался удержаться на границе столетий и вступал в эпоху, которую потом уже его внуки будут называть веком девятнадцатым. В те времена казалось, что выбора нет совсем.
Эмон бережно сложил в коробку очередной счет на подати – последний документ столетия, о конце которого он не знал, или первый документ столетия, о начале которого он даже не догадывался. Так или иначе, сам Эмон жил в середине своей эпохи и находился в центре собственной истории; он продолжал дела своих предков: исправно платил подати, готовился к дням грядущим, собирал семейный архив. И пока еще ничто не угрожало его тихому, занесенному снегом миру.
Ранней весной 1804 года, в самую оттепель, когда от грязи развезло все дороги и тропинки деревни Исигами, в храм Ринсендзи начали доставлять дары по случаю рождения ребенка[22]. Подношения казались не слишком обильными, поскольку их приносили второму ребенку в семье – к тому же то была девочка. Первым у служителя и его жены родился сын. Тогда, четыре года назад, несмотря на то что Гию появился на свет в самый разгар зимы, храм буквально завалили подарками: коробками с сардинами, сосудами с саке, отрезами ткани, съедобными водорослями, вяленой хурмой и, как того требовал случай, складными бумажными веерами[23]. А пришедшая в этот мир двенадцатого числа третьего месяца новорожденная получила всего лишь самые простые подарки: рисовые пироги, саке, детскую одежду, сушеные рыбные хлопья – и в основном все было домашнего изготовления.
Первую неделю девочка жила без имени[24]. Многие дети, едва успев родиться, умирали[25], поэтому имя следовало давать не сразу, иначе можно было навлечь беду. Словно семья присваивает себе то, что до конца ей еще не принадлежит. Через семь дней, если ребенок выживал, наступала пора приветствовать нового члена общины, то есть выбирать ему имя и праздновать его рождение.