– А правда, что у них белые глаза и они слепые?
– Да, именно поэтому они воруют глаза у людей, а всякий, на кого они посмотрят, тут же умирает или очень сильно заболевает.
– Значит, наша мама увидела сихиртя? – Майма вздохнула и ее верхняя губа слегка дрогнула.
– Не знаю, Майма, может ее сглазили сихиртя, а может просто Нум забрал ее к себе в небесный мир. Ведь она лучше всех на свете сушила рыбу и оленину! Расшивала малицу и парку, всегда поддерживала тепло в нашем чуме…, – девушка вздохнула и погладила Майму по голове, – спи давай, завтра будет новый день.
Вскоре Майму сморил сон. Да такой странный и беспокойный. Солнце в нем быстро-быстро перекатывалось по кругу, как спелая ягода по тарелке. Слепило глаза, да так ярко, что как только маленькие сгорбленные сихиртя выбирались из-под земли, они взвывали от боли и тут же убегали обратно. И потом еще долго их вой раздавался из глубины и никак не прекращался, переходя в звонкий лай.
Майма проснулась от лая Ноляко. Щенок учуял добычу и выбравшись из-под бока девочки, радостно лая и виляя пушистым хвостом, подбежал к хозяину, вошедшему в чум. Без теплого густого меха сразу стало холодно. На улице завывал ветер, теребя полы нюков, как ослабшие осенние листья.
– Олень не идет, ягода померзла, хорошо вот заяц попался, – наклонившись, Веха достал из мешка убитого зверька.
– И то ладно, – засуетилась Нуне, подвесив почерневший ковшик с водой над печкой, – садись отец, согревайся скорей.
Нуне приняла у Вехи влажную малицу, стряхнула у порога и отнесла в дальний угол чума.
– Холодает. Скоро снег совсем ляжет, надо собрать побольше дров, – усевшись у столика возле печки, Веха протянул руки к теплу.
Поворочавшись еще немного, Майма опять уснула и не просыпалась больше до самого утра.