– Иди, дружок, иди, после увидимся!
Он кивнул и вслед за Нелидовой прошел в примыкающую к спальне гардеробную. Там он оделся, и Авдотья потайным ходом вывела его из дворца.
Теперь Фике и сама слышала шум, доносящийся из покоев государыни.
Вскоре поблизости раздались шаги многих людей, дверь покоев отворилась, на пороге стоял придворный из свиты наследника – тот, которого она давеча встретила в покоях мужа.
– Что такое? – воскликнула Фике, сев в постели и делая заспанное лицо. – Как ты смеешь входить ко мне в такой час?
– Ваше высочество… государь просит вас сей же час непременно пожаловать!
– Что ты несешь? – насупилась Фике. – Какой государь? Говори толком – что стряслось?
– Государыня Елизавета Петровна почила в бозе. Государь Петр Федорович просит вас сей же час пожаловать.
– Вот оно что! – Фике нахмурилась. – Так выйди прочь и вели прислать ко мне камеристок – одеваться!
Перед покоями Петра Федоровича толпились придворные – кто еще не ложился, кто был разбужен и явился небрежно одетый, в разобранном парике. Все шептались или вполголоса переговаривались, нет-нет и оборачиваясь к покоям нового государя. При появлении Фике общий гомон усилился, на нее глядели с любопытством, некоторые низко кланялись, некоторые демонстративно отворачивались. Вдруг двери открылись, в залу вышел незнакомый гвардейский офицер, нашел взглядом Екатерину Алексеевну и проговорил без должного почтения:
– Ваше высочество, государь просит вас пожаловать.
Фике подчинилась, подумав про себя: коли я – высочество, так он – пока что не государь; а коли он государь, так и меня следует величать соответственно.
Петр Федорович стоял посреди комнаты, одетый в парадный мундир, и поправлял манжету. Чуть в стороне находились несколько приближенных, среди которых Фике узнала графа Апраксина. Совсем рядом с Петром стояла фрейлина Елизавета Воронцова, нескладная и плотная, в бирюзовом платье, шитом серебром, чересчур нарядном для такого позднего часа. На широком лице ее была растерянность, сменяющаяся то тщетно скрываемой радостью, то смущением. При виде Фике она побледнела и отступила в сторону.
– Не пугайся, душа моя, – остановил ее Петр, – не принимай в расчет мою запасную мадам; тебе до нее нет никакого дела.
После этих слов он повернулся к жене и проговорил сухо, таким тоном, каким обыкновенно отчитывают прислугу: