Внезапно снаружи раздается истошный вопль. То ли мужской, то ли женский голос застывает на высокой пронзительной ноте. Сразу за ним поднимается страшный гвалт, раздается целый хор криков, взвизгов и стонов. И как апогей весь этот гам довершает жуткий протяжный утробный собачий вой.
* * *
Утро не предвещало ничего необычного. Февральское небо нависало хмурью над самой головой. Хорошо бы пошел дождь. Покружив вокруг Валлетты с полчаса и так и не найдя свободного места, Бернардетт вернулась к подземной парковке и оставила машину там. Дальше пришлось идти пешком.
«Надо бы на днях зайти в церковь», – размышляла Бернардетт, испытывая острое чувство вины. С момента последнего разговора с братом прошла уже неделя. Он бодрился и пытался шутить, но голос его был усталым и как будто вылинявшим. Надя, с которой они тоже перекинулись парой слов, не скрывала своей тревоги. Видимо, дело шло к концу. Бернардетт с братом не были особенно близки. Он уехал в Канаду, когда ей было всего 10 лет, и с тех пор они не виделись. За океаном дела у Кевина пошли не так гладко, как хотелось бы. Поначалу он был сельскохозяйственным рабочим, потом работал сантехником и почтальоном, мотался с места на место, пока не встретил Надю. Брак их оказался счастливым, но бездетным. «Наверное, родовая карма», – думалось Бернардетт. В первое время известия от Кевина приходили крайне редко. Кому же хочется признаваться в своих неудачах. Лишь в последние годы жизнь его немного наладилась: он наконец нашел нормальную работу на фабрике, и они с женой даже купили маленький старый домик в окрестностях Каслгара. Но приехать на могилы родителей Кевин так и не собрался. Правда, звонил сестре раз в несколько месяцев, осведомлялся о ее новостях и приглашал в гости. Некоторое время назад у него обнаружили рак. Это известие оказалось для Бернардетт неожиданно болезненным – Кевин да ветхая от старости тетя Жослин, живущая в Тулузе, – были последними членами ее семьи. Наверное, было бы правильным взять отпуск и все-таки слетать повидаться с братом.
Подходя к дверям кафе, Бернардетт взглянула на вывеску и привычно подумала о том, как символично его название для всех людей, которые работают под этой крышей. «Последний приют» и его хозяин Бернард Бордж объединили их всех – непростых и не очень уютно чувствовавших себя в объективной реальности. Иногда ей казалось, что все они – персонажи какой-то гротескной пьесы, что вот-вот занавес опустится, и каждый из них снова погрузится в свое, только ему назначенное одиночество. Но как ни странно, такие разные, собравшись вместе, они существовали очень гармонично. Бернардетт с любопытством наблюдала, как израненные жизнью вновь прибывшие, замкнувшиеся в своей оболочке, не доверяющие звукам собственных шагов, постепенно оттаивали, снова обретали способность доверять окружающим и свободно самовыражаться. Через три-четыре месяца они менялись до неузнаваемости.