– Да оставь его, – устало сказала мне мисс Смит, когда я начала отчитывать Джейми. А ему добавила: – Пока не откусишь хотя бы по одному кусочку от всего, что лежит у тебя на тарелке, никакой добавки не получишь.
На столе под вилками лежали сложенные тряпочки. Прежде чем приняться за еду, мисс Смит положила свою себе на колено, и мы сделали то же. Теперь Джейми взял эту тряпочку, накинул её себе на голову и сквозь неё пробубнил:
– Хочу ветчину.
– Получишь ещё, когда попробуешь по кусочку от остального, – повторила мисс Смит. – Потом можешь говорить, что не нравится, но только если ты это пробовал. И убери с головы эту салфетку.
Джейми запустил тарелкой об стену. Тарелка разбилась вдребезги. Мисс Смит взвизгнула.
Я схватила Джейми. Подняла с пола кусок помидора и сунула ему промеж зубов. Он сплюнул его мне в лицо.
– А ну жри! – завопила я. Сгребла горох с тарелки и запихнула ему в глотку. Он закашлялся и засипел. Мисс Смит попыталась разнять мою хватку.
– Ада! – крикнула она. – Ада, прекрати! Ему же больно!
Больно, видите ли. Ему. Ему, который сам же не слушается.
– Так, Джейми, ужин окончен, – отрезала мисс Смит и схватила его за руку, которой он отчаянно молотил в воздухе. – Мыться и спать! – Она потянула его с пола, и, хотя он вовсю орал и пинался, потащила его наверх.
Убью его, решила я. Прирежу просто, раз он так себя ведёт.
Я потянулась за костылями и встала на ноги. Собрала осколки тарелки и остатки разбросанной еды. Вытерла воду, которая пролилась, когда я случайно опрокинула свой стакан. Сверху доносились вопли Джейми. Мисс Смит его либо купала, либо пытала, и я была согласна на оба варианта.
Покончив с уборкой, я поднялась наверх по ступенькам. На костылях это плёвое дело. Крики к тому времени стихли.
– Я набрала тебе новую ванну, – раздался голос мисс Смит. – Ты как, доела?
Я кивнула. Есть ещё очень хотелось, но в животе до того скрутило – какая там еда, кусок в горло не пролезет.
В ванной меня ждали горячая вода, мыло и полотенце. От одного вида станешь свежее, но вода так заманчиво плескалась, и я полезла мыться. Потом надела обновку, называется пижама – такая специальная одежда, чтобы в ней спать. И верх тебе, и низ голубенькие. Ткань оказалась такой мягкой, что мне тут же захотелось прижаться к ней щекой. Весь этот дом был мягким. Мягким, добрым и немного пугающим. У мамы я хотя бы знала, что я такое.