Сокровища моего отца - страница 5
Шрифт
Интервал
Геннадий Горельников, 18 лет
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ
Где берег, заросший полынью,
Леса да просторы полей…
Мне дали хорошее имя
В деревне родимой моей.
Жизнь рано меня опалила,
Окрасив виски в седину,
И мама мне часто твердила:
– Ты дважды родился в войну!
…По чистым в избе половицам
В ту зиму пошёл ты, сынок…
И вскоре, так надо ж случиться, —
Как вдруг заболел ты и слёг.
Да так, что надежды не стало
Тебя излечить и спасти…
Я разум почти потеряла,
Отцу написала:
– Прости, —
На фронт, – что теряю желанного…
Да Бог, видно, что ли помог:
В деревне, ты знаешь, ни странно,
Что новость бежит раньше ног.
И вот в Ханенёвку то ль птицы
Её принесли, не пойму:
Был ледоход, и пробиться
Ни к нам, ни от нас – никому.
Я плакать могла лишь от горя
С сочувствием вдов из села…
Но врач нашу Няньгу в заторе
По льдинам, представь,
перешла!
И тут же взялась за уколы.
– А ну, перестать голосить!
Будь, мама, счастливой, весёлой,
Сын долго у вас будет жить!
…Как ни были б радостно-сладки
Нежданные жизни дары,
Я помню: врачу-ленинградке
Обязан
рожденьем вторым.
ВОРОБЕЙ
Воробей – не певец: его песни
И не песни – речитатив.
В детстве был я в жестокой болезни —
Он стократ повторял мне: « Чуть жив!»
Я в мороз его в детских ладошках
Грел горячим дыханьем своим,
И военные
хлебные крошки
Мы делили все поровну с ним.
А зима наметала сугробы,
Выли ветры в печной трубе…
После долгой и трудной хворобы
Что-то общее было в судьбе
Воробья
и мальчишки больного,
Что упорно цеплялись за жизнь…
И, как высшего блага земного
Мы желали друг другу:
– Держись!
…Не орел я и малого роста,
Над землей не парил в облаках;
Что другим доставалось
так просто, —
Я с киркой брал да с ломом в руках.
Может быть, и порою безвинно
Жизнь хлестала меня, словно плеть, —
Мне живучести воробьиной
Чуть хватало,
чтоб смерть одолеть.
Не однажды и зимняя вьюга
Будет в плаче со мной подвывать:
Потеряю я лучшего друга,
И отца потеряю, и мать.
…Годы шли.
А судьба куролесила,
Столько было
глубоких скорбей…
– Мы ведь живы! – ликующе, весело
До сих пор мне кричит воробей.
Село Волхонщино, наши дни
МАМА
В раннем детстве меня не без оснований считали маменькиным сыночком. И действительно, я ходил за мамой везде. Наверное, это происходило по большей части от того, что мне очень не хватало отца. Я почему-то постоянно переживал, что и с мамой что-то может случиться.
Самый яркий эпизод таких переживаний был, в принципе, небезосновательным. Я часто вместе с мамой ходил на дойку. Коров доили возле Пчелейки, небольшой речушки в нашей деревне. Мы брали бидоны, которые наполнялись парным молоком и которые я помогал донести до дома. Помню, что нести их было очень тяжело, но осознание того, что я помогаю маме, придавало сил.