– Яд кобры? – повторил коронер, взглянув на ряд технических работ.
– Да. Нет, бесполезно пытаться это выяснить. Нет никакого способа проверить случай отравления коброй, кроме как по симптомам. Оно не похоже ни на одно другое отравление в мире.
Мы с доктором Лесли посмотрели друг на друга, ошеломленные мыслью о яде, настолько тонком, что его невозможно было обнаружить.
– Ты думаешь, его укусила змея? – выпалил я, наполовину не веря своим ушам.
– О, Уолтер, на Бродвее? Нет, конечно, нет. Но яд кобры имеет лекарственную ценность. Его отправляют сюда в небольших количествах для различных лечебных целей. Им легко можно было бы воспользоваться. Царапина на руке в проходящей толпе, быстрое засовывание письма в карман жертвы – и убийца, вероятно, подумал о том, чтобы остаться незамеченным.
Мы были встревожены ужасом такого научного убийства и скудостью материалов, над которыми нужно было работать, чтобы его проследить.
– Этот сон действительно был странным, – размышлял Крейг, прежде чем мы по-настоящему поняли смысл его быстрого откровения.
– Ты же не хочешь сказать, что придаешь какое-то значение сну? – поспешно спросил я, пытаясь следовать за ним.
Кеннеди просто пожал плечами, но я достаточно ясно видел, что он так и делал.
– Вы не передали это письмо прессе? – спросил он.
– Еще нет, – ответил доктор Лесли.
– Тогда не делай этого, пока я не скажу. Мне нужно будет сохранить его.
Такси, в котором мы приехали в больницу, все еще ждало.
– Сначала мы должны увидеть миссис Мейтленд, – сказал Кеннеди, когда мы оставили озадаченного коронера и его помощников.
Вскоре мы обнаружили, что Мейтленды жили в большом старомодном доме из коричневого камня недалеко от Пятой авеню.
Записка Кеннеди с сообщением о том, что это очень срочно, привела нас в библиотеку, где мы немного посидели, оглядывая тихую изысканность более чем состоятельного дома.
На столе в одном конце длинной комнаты стояла пишущая машинка. Кеннеди поднялся. Ни в коридоре, ни в соседних комнатах не было слышно ни единого звука. Мгновение спустя он тихо склонился над пишущей машинкой в углу, выводя серию символов на листе бумаги. Наверху послышался звук закрывающейся двери, и он быстро сунул бумагу в карман, вернулся по своим следам и снова тихо сел напротив меня.
Миссис Мейтленд была высокой, прекрасно сложенной женщиной непостижимого возраста, но производила впечатление одновременно и юности и зрелости, что было очень очаровательно. Теперь она была спокойнее, и хотя, казалось, у нее был совсем не истерический характер, было совершенно очевидно, что ее нервозность была вызвана чем-то гораздо большим, чем потрясение от недавнего трагического события, каким бы сильным оно ни было. Возможно, я вспомнил слова записки: "Доктор Росс рассказал мне о природе вашей болезни", но мне показалось, что она страдала от какого-то нервного расстройства.