Снежная Москва за окном наполняется новогодним настроением и таким же, как много лет назад, предвкушением чуда. Где-то внутри проявляется внезапное озарение: на праздничный стол даже не положили конфет!
***
За столом собирается целая семья: дети с нетерпением ждут подарков, взрослые – наступления нового года и приближающихся выходных. С экрана телевизора льётся музыка, лишь изредка заглушаемая постукиванием вилок об узорчатую посуду. Старый год стоит у порога, готовится перешагнуть его и отправиться в прошлое, чтобы передать привет оставшимся вдалеке радостям и невзгодам. Приоткрывая тяжелую дверь, он встречает румяный и улыбчивый январь, несущий на плече мешок, полный удивительных приключений. Декабрь замирает, узнаёт в лице нового года свои черты и напоследок машет ему рукой. Изо всех окон гремит бой курантов и доносится голос радости: «С праздником!»
***
Автобус, доставляющий нетерпеливых жителей в центр города, задерживается. Покрывающие улицу одеялом тёплого света фонари, хозяева этих мест, величаво возвышаются над запорошенными дорогами – в глубине своей бетонной, пронизанной переплетениями проводов души, они радуются наступившему новому году. Фонари не переминаются с ноги на ногу, борясь с подступающим холодом, не кривятся, намокая под ускорившими падение снежными хлопьями. Человек по-доброму завидует невозмутимому спокойствию: игривый мороз забирается под куртку, царапает ладони и, едва касаясь запястий, покалывает их своей остротой. Кружащиеся узоры снежинок, соединяющиеся в крепких объятиях, опускаются на расстилающийся под ногами сверкающий ковёр. Воздух пахнет праздничным счастьем, голоса которого доносятся из соседних домов, перемежаясь со звонкостью мимолётной радости хлопушек. В отсутствие снующих из стороны в сторону машин слышится треск бенгальских огней. Сквозь открывшуюся красоту пробивается настойчивое желание попасть в шумный и смелый город, где смех и фейерверки, куда более громкие, чем случайные хлопки, звучат сквозь яркие поздравления. Разгулявшийся снегопад позволяет заметить, как из магазина в домашних тапках и распахнутой куртке выходит давняя знакомая, летом охотно продающая живущим неподалёку детишкам леденцы.
Робость отступает, и слова, наконец, показываются наружу в своем детском очаровании: