В конце концов, Лео проигрывает вшитому в его личность стремлению блюсти достоинство:
– У меня давно… этого не было, – признаётся.
С этого момента он дышит как попало, более ни о чём не заботясь. Ему некогда – он нагло пялится ошалевшими глазами на мою грудь, потом осторожно хватает её сперва одной рукой и почти сразу же другой. Он делает это грубо и нежно в то же время. Так можно? Оказывается, да.
Впрочем, мне наплевать – я трогаю его везде, где могу дотянуться, и пальцами, и ладонями, и… языком тоже, да. И не всегда нежно. Слишком долго я запрещала себе даже думать, не то, что мечтать или воображать всё это… трогание, сжимание и поглаживание, стискивание зубами, целование, облизывание. О, Бог мой! Я не виновата… в этом. Разве можно призывать к ответственности одинокую женщину, кровь в венах которой близка к температуре кипения?
– Снимешь мою футболку? – глухо просит где-то между моими правой и… левой грудью.
– Давай…
Трясущимися руками хватаю её за края и сама же с него стягиваю. Откуда только силы взялись? От вида его обнажённой груди у меня голова кружится, рот наполняется слюной. И что странно, сейчас Лео совсем не кажется худым, даже напротив. При этом штанов на нём давно уже нет, и, хотя мне нелегко это принять, я сама их с него стянула ещё до начала полной ополоумевшей сессии трогания и… далее по списку.
Мои ладони обтекают его плечи, руки, обводят тату на тыльной стороне предплечья, гладят его грудь, живот.
– У тебя презерватив есть? – осеняет меня прямо посередине впитывания его обнажённой красоты «целиком».
– Нет, – качает головой, а в глазах мольба. – Я на живот…
– Окей… Скажешь, когда?
– Конечно… не беспокойся… У меня реакция, как у гепарда!
– У него скорость, а не реакция!
– А у кого реакция?
Всё это, само собой, обсуждается без отрыва от ощупываний. Думать некогда, поэтому выдаю первое, что приходит на ум:
– У колибри?
– …у колибри, – соглашается, но, по-моему, он уже даже не помнит, о чём была речь.
От моего первого движения, вернее, нашего совместного движения, потому что его натренированные руки сильнее моих ног, глаза у Лео становятся похожими на карамельные океаны. Он на всё время «протискивания», которое сам контролирует (а разве могло быть иначе?), совершенно естественно перестаёт дышать и раскрывает их широко, потом, когда мы вжимаемся так плотно, как это возможно, у него словно кончаются силы держать их открытыми. Я тоже закрываю глаза. Вернее, они делают это сами, потому что от ощущений, которые распирают изнутри, весь внешний мир теряет какую-либо значимость.