– Что – это?
– Собираться самой. Этак она до вечера провожжается. Бабы обычно кучу барахла ненужного с собой набирают, часами его упаковывают, потом вытаскивают и перекладывают, потом ещё раз вытаскивают и опять сундуки да сумки наполняют, а потом всю дорогу стонут, что что-то забыли или не взяли, а надо было бы. При этом за всю поездку ни разу половину вещей даже не достанут, – со знанием дела поведал Вэл. Опыт сборов и путешествий в женском обществе у него был, и немалый – в семье, помимо матери и её троюродной сестры-приживалки, имелось ещё две девушки, сёстры будущего паладина. И к ним, конечно, прилагались дуэньи.
– Эй, ты! – Арвин, явно до глубины души впечатлённый этим красочным рассказом, наклонился и брезгливо подёргал чернокнижницу за щиколотку. По-прежнему обтянутую, между прочим, вэловым сапогом. – Ты скоро там?
– Скоро, – пропыхтела из-под кровати Дженлейн, брыкнув ногой. – Уж почти…
С этими словами она начала пятиться назад, как выползающий из норы рак. Чихнув пару раз и подняв облачко пыли (видимо, под кроватями мыть чернокнижницы считают ниже своего достоинства) она наконец-то выпрямилась, явив миру паутину на чёлке и две туго набитые, явно очень тяжёлые торбы в руках.
– Ты готова?
– Почти, – равнодушно повторила она. Подошла к туалетному столику, небрежным жестом смахнула в распяленную горловину сумки большую часть богатств, даже не присматриваясь, что именно забирает. Подхватила с кровати посох и ушла в большую комнату. Торбы свои женщина несла чрезвычайно бережно, будто они были набиты камнями и фарфоровыми чашками одновременно.
Арвин, чувствуя, что чернокнижница ухитряется навязывать свои правила игры, догнал её и раздражённо дёрнул за рукав рубахи:
– Что у тебя там?
– Книги.
– Зачем? – не утерпел потрясённый Вэл. Ладно бы она паковала одежду или дорогие украшения. Но книги?!
– Надо! – Женщина поставила свои торбы на пол и подбоченилась, как базарная торговка. Попробуй, мол, спорить!
– Дай посмотреть! – Арвин шагнул вперёд и протянул руку.
– Нет! – Дженлейн тоже шагнула вперёд, заслоняя собой сумки.
– Дай, я сказал! – повысил тон паладин.
– Нет!
– Дай!
А вот кричать на меня не стоило.
Именно это властное «Дай!», преисполненное уверенности в собственном праве рыться в моих вещах (и добро б только в вещах, а то ведь на книги покусился!) и стало последней каплей. Если раньше, забившись головой под кровать и лихорадочно собирая своё самое драгоценное имущество, я ещё раздумывала – пойти с ними добровольно или попробовать посопротивляться, то теперь, после нелепого требования, поняла точно: за свою свободу я буду сражаться.