– Я на джаз, – вежливо ответил парень.
Александр Сергеевич ещё раз оглядел гостя.
– Театральное через две улицы, – без какой-либо иронии произнёс ректор, даже с некоторым сочувствием.
– Я на джаз.
Сергеичу захотелось раздавить этого чёрного таракашку. Раздавить и физически, и морально.
– Ну давай, сджазируй что-нибудь.
Африка запела. Запела странно, звонко, с завываниями, что-то на своём, с притопами. В общем, полная тумба-юмба.
Ректор дослушал до конца. Он решил очень и очень испортить настроение этому самородку.
– Всё? – мягко спросил Александр Сергеевич. – Больше ничем не порадуешь?
– Я барабаны ещё знаю и вот это, – указал парень на белый рояль.
Инструменты были все старые и, честно говоря, не очень настроенные: всем лень. Клавиши, ударники, сакс – всё на свалку бы. Отбирали в классы ударника и сакса. Да на ударник никто не шёл, а на сакс приходили со своими.
– Давай-давай, – повеселел Сергеич, – бацай. Только воды дай, душа моя. На раковине стаканчик.
Африка очень тщательно прополоскал стакан, оглядел его на свет. Наливая воды, дал ей некоторое время сбежать и с какой-то торжественностью поставил эту, наконец отмытую, ёмкость с водой перед ректором.
– А ты кто? Как зовут? – спросил Сергеич, польщённый таким вниманием.
– Я Пушкин, – с какой-то чересчур готовностью прозвучал ответ этого новоявленного гения.
– Ну да… – через паузу произнёс ректор. – Я Лермонтов. А может, в театральный?
– Я на джаз!
«Правнук, что ли», – думал Александр Сергеевич. Но ему стало впервые за весь день, нет, за неделю или даже за весь месяц нескучно.
«Пушкин… Пушкин… – повторял он про себя. – Они что, все там Пушкины…»
Парень сел за рояль. Снова поднялся, подтянул ударники. Опять уселся. Мягко опустил руки на клавиши и резко взял первые аккорды.
«Скрябиновское… Опять классика. Опять классика…» – без интереса отметил ректор. Развернулся в окно. Улицу покрыл ливень.
«А Лилька сейчас на солнышке, – думал он с тоской. – Не надо было ей давать отпуск. Сам бы погулял с ней в Крыму».
Рояль разошёлся. Не без таланта Африка, не без таланта. Но не джаз, не джаз. «Умер джаз, Серж, умер», – скучал Сергеич.
Но звуки начали ломаться. Ломалась гармония. Смешные раскованные переборы и аккорды ни с того ни с сего обстреляли начальную тему. Почти какофония. И наконец произошёл взрыв. Стройное классическое звучание было отброшено в сторону и там забыто.