не в том качестве, в котором первоначально ожидалось. Он не стал Прустом или Беккетом. Эжена Ионеско из него тоже не получилось. Судьбой ему была уготована иная – как может показаться на первый взгляд – более заурядная участь. Осип Фёдорович стал безымянным литературным призраком. И надо отметить, довольно не плохим и даже преуспевающим призраком. Наверняка хотя бы одна или две из выстраданных им книг найдётся в вашей библиотеке, но не торопитесь их искать на книжных полках. Его имени на корешках вы не найдёте. Да он и сам не хотел бы, чтобы его имя там оказалось.
Впрочем, как я уже писала выше, Осип Фёдорович был действительно хорош в своём ремесле. Гауке не просто искусно имитировал чужие стилистические приёмы и грамматические конструкции, но и само развитие сюжетных линий безукоризненно удерживал в рамках обозначенного заказчиками автора. Однако его коньком всё же были литературные мистификации и фальсификация малоизвестных мемуаров, дневников и писем. Последние полгода Осип Фёдорович трудился над автобиографией такого влиятельного лица, что имя его было предано забвению (не за даром, разумеется) всеми поисковыми сервисами всемирной паутины. Заказчик, дабы ускорить сотворение «бесценного свидетельства уходящей эпохи», предпринял ряд довольно сомнительных мер. Он выплатил Гауке значительную сумму в валюте авансом, что, надо сказать, было довольно опрометчиво с его стороны. Вдобавок, стремясь оградить творца от бытовых неурядиц, кои, в сущности, давно стали тому привычны, арендовал на время «осмысления исторического контекста» однокомнатные апартаменты или, правильнее сказать, студию на Ходынке.
Её окна выходили на новенький парк, обустроенный за год до описанных в повести событий на месте взлётных полос первого Московского Центрального Аэродрома. Того самого, с которого поднялся в свой последний полёт Чкалов и на котором швартовался LZ 127 с колбасно-молочными королями. Тогда стационарных механизированных приспособлений для причаливания не нашлось, и дирижабль швартовали вручную две сотни широкоплечих красноармейцев. Иосифа Виссарионовича в белокаменной в ту пору по причине пошатнувшегося здоровья не было. Его супруга писала ему в Сочи: «Всех нас развлёк прилёт Цеппелина, зрелище действительно достойное внимания. Смотрела вся Москва на эту чудо-машину». По свидетельствам кремлёвских врачей, великий кормчий в то время страдал быстрой утомляемостью, головокружением и диареей. Профессор Кипшидзе отмечал в истории болезни пациента №1, что позывы у близкого всем людям зодчего случались до 14 раз в сутки, а по информации из других источников, даже до 20-ти! Генералиссимус неоднократно лечился на побережьях Крыма и Абхазии, придерживался молочно-растительной диеты, однако облегчения всегда имели кратковременный характер. «Чудо немецкой инженерии», как назвала дирижабль Надежда Сергеевна в своём письме, погостив в Москве, вскоре поднялось в воздух и отправилось через Ржев, Невель и Кёнигсберг в обратный путь на базу в Фридрихсхафене.