Меня всегда поражало, кто вдолбил ей в голову, что благочестивая старушка должна читать «Новый мир» и слушать «Культуру», а не сидеть на лавочке, лузгать семечки и обсуждать молодых стерв.
Я удивлялся, с каким трудом ей давался образ культурного человека, потому что вокруг газеты, радио и телевидение разрешили простому человеку быть самим собой.
Но Тамара Ипатьевна оставалась верна заветам своей благопристойной молодости, прошедшей во времена отсутствия сексуальной революции и наличия деятелей мировой и отечественной культуры как светочей интеллектуальной мысли.
Эта вечная борьба Тамары Ипатьевны с естеством вызывала если не раздражение, то уважение.
Когда я приходил с работы и прислушивался, как она за стеной отбирает у девятилетнего Петеньки планшет Apple с танчиками и заставляет читать «Робинзона Крузо», то приходил если не в недоумение, то в восторг, словно видел, что где-то там, за высокими горами и неведомыми далями, еще живут в трудовом русском народе настоящие подвижники духа, пытающиеся спасти мир от наступления цифровой цивилизации.
Сегодня я вышел на лестничную клетку, а там у почтового ящика стоит Тамара Ипатьевна, читает бесплатную желтую прессу. Ну, вы знаете, все эти ведуньи анжелы, третий глаз, испорченная карма и живая вода по требованию.
Она опешила, увидев меня, даже отвернулась, будто не заметила, но, когда я кашлянул на весь подъезд, обернулась, покрасневшая, и говорит:
– Вот, Степаша, пишут всякую белиберду, – но газету почему-то не оставила на подоконнике, как мы все делаем, а сунула в бездонную сумку, висевшую на плече.
– Осень, – отвечаю, – Тамара Ипатьевна, осень, сегодня плюс шесть, а завтра вообще ночью заморозки.
Она посмотрела странно, словно я балабол, и прошла мимо меня, звеня ключами, открыла замок и вошла в квартиру.
Вечером я долго лежал в спальне на кровати и ничего не делал. Футбола по телевизору не было, за пивом по холоду бежать не хотелось, да и до зарплаты денег оставалось немного, жена моя задерживалась допоздна, а дети выросли и живут отдельно.
Я смотрел на рыжее пятно на потолке от протечки сверху и думал, что окружение давит на нас намного больше, чем нам кажется. Как мы ни бьемся над своей сущностью, но общественные институты так сильно влияют на наше мировоззрение, что, чтобы сохранить важное и трепетное, надо прилагать чудовищные усилия.