Наследница Рей умела хорошо говорить. Это она унаследовала от Ооли.
Стоит ей начать говорить, как все прислушивались. Словами она умела создавать империи. Словами могла даже утолить голод.
Всякий раз, когда она говорила, народ цеплялся за ее уста. Как глухие, впервые услышавшие речь, как слепые, впервые увидевшие свет, и как невежды, поверившие всему. Тем яростнее Элиа воспринимал ее слова, если она использовала их против него.
«Словно ножи», – сказал он мне недавно. Вот на что это было похоже.
София подняла голову и встретила мой взгляд надутыми щеками. Темные глаза при этом сверкали так же бесконечно ярко, как само ночное небо.
– Тогда я, наверное, не справилась бы с собой и бросала вместо подушек керосиновые лампы.
– Так благосклонно? – Я рассмеялась, опустилась на подушку и вытянула ноги. – Я бы всадила ему один из его ножей, – добавила и тут же фыркнула, хотя то, что я сказала, было неправдой. Достаточно часто я понимала Элиа. В конце концов, он был лишь рабом своих чувств.
Было очевидно, что он по уши влюблен в Софию. Но мне нравилось говорить то, что она хотела услышать.
Мы слишком долго были лучшими подругами, в этом я была ей обязана.
– Ох, Яна, он меня просто не понимает.
– А как иначе-то? Он – глупый парень, который не понимает, что творится в твоей сбивающей с толку голове, – саркастически сказала я. Наверняка они оба были одинаково виноваты в своих разногласиях.
– Раньше он понимал меня, – пожаловалась она. – Раньше он понимал меня лучше, чем я сама понимала себя.
С тех пор как мы познакомились, были только Элиа и Фия. Я отчетливо помнила тот день, когда впервые увидела ее. Мои глаза опухли и блестели после прощания с матерью, которая отправила меня со стэндлерами.
Иногда мне казалось, что я все еще чувствовала, как она вырывала свои пальцы из моих. С затуманенными глазами.
Отстраненными. Ледяными.
– Прекрати реветь! – прошипела она. Звук, который до сих пор заставлял мои пальцы дрожать.
София дала мне платок, чтобы прикрыть глаза.
Чтобы высушить слезы, обжигающие мои щеки. А Элиа… Элиа обхватил меня своей сильной рукой и прижал к себе. Ему было десять. Одна рука перевязана тканями, чтобы скрыть свою медную тайну.
– Если перевязать рану достаточно плотно, в какой-то момент ты перестанешь ее замечать.
– Нет, не перестанешь, – услышала я себя. Элиа с детства улыбался мне, указывая на народ, который дал мне дом.