Медный город строго смотрел на нас свысока. Гигантский.
Непробиваемый. Устрашающий.
Я закусила нижнюю губу и наконец взяла себя в руки.
– Извини, не хотела тебя обидеть, – прошептала я, что стоило мне немалых усилий. Но Его Пустейшество Элиа не счел нужным удостоить меня даже одним взглядом. Разозлившись, я уперла руки в бедра и повторила чуть громче. Снова никакой реакции.
Вместо этого он продолжал швырять камни в реку все быстрее и быстрее.
Шлеп-шлеп.
– Слышишь, ты, глухой индюк?
– Ты должна наконец повзрослеть, София, – сказал он, по-прежнему не глядя на меня. Если Элиа называл меня Софией, дело принимало серьезный поворот. Он делал так, только когда был по-настоящему зол. В последний раз Элиа назвал меня Софией, когда мы разбирали палатки во Фриоле. Именно там я ясно дала ему понять, что не нуждаюсь в нем. Не так, как он нуждается во мне.
Я заламывала руки и, не найдя подходящих возражений, в конце концов села рядом с ним. Впервые за несколько месяцев я не соблюдала безопасное расстояние между нами, которое сама же и навязала.
Луна отражалась в реке и танцевала в устойчивом ритме, перемещаясь по камням. Снова до меня донесся металлический запах прохладного вечернего ветра, который стелился вокруг нас невидимым шлейфом. Этот запах города был далеким воспоминанием. Одинаково жарким и холодным. Резким и мягким.
Мы долго наблюдали за пляшущим отражением серебряной луны и молчали, пока Элиа не начал хихикать.
– Почему ты смеешься? – раздраженно спросила я. Неужели он совсем потерял рассудок?
– Помнишь тот день, когда нас поймали?
Я поняла, на что он намекал, и в тот же миг закатила глаза.
Ирония судьбы заключалась в том, что из всех нас именно Элиа лишился пальца – мастер ножей, ни разу не поранившийся о свое дерзкое искусство. Он был знатоком своего дела. Вот только, к сожалению, таланта воровать у него не нашлось.
– Тебя поймали. Я сбежала, как маленькая канализационная крыса.
– Я по-рыцарски заслонил тебя собой! – запротестовал он и ткнул меня в бок.
– Я помню все иначе, – пробормотала я, вспоминая стальных мужчин, которые схватили Элиа. Дрожь пробежала у меня по спине, когда я вспомнила инструмент, с помощью которого они это сделали. Он напоминал ножницы, но при этом казалось, будто эти ножницы проглотили конечность Элиа и вместо открытой раны снабдили медной пластиной. Его крики были оглушительными. И боль, которую я испытывала при этом, до сих пор потрясала меня до глубины души. Часто у меня в носу витал металлический запах крови – крови, которая должна была вытечь оттуда, где теперь блестела медная пластина.