– Но, о маме. Навещал ее недавно, до того, как она умерла, спустя неделю. Бедная женщина. Даже на пороге смерти, любила тебя, Носкар. Этого мне не понять, – посетитель пнул кровать ногой, и наклонился вперед, оперевшись локтями о бедра, – ведь ты был той еще мразью. Мучил, истязал, нарочно не создавал удобств. Помнишь, как мы жили? Как чертовы аскеты! Мать подметала пол сраным, облезлым веником, вместо пылесоса! А от полоскания белья о стиральную доску, ее пальцы походили на сгнивший труп животного: кровавые рубцы, облезлые до мяса. Но ты не хотел, чтобы она расслаблялась, так? Приговаривал себе и нам, что это для дисциплины!
За дверью послышались шаги, и Зик понизил тон. Выдохнув, он откинулся на спинку стула, и завел руки за голову. Какое-то время, Фулгур-младший, молча смотрел на старика и не мог понять, сколько же ему лет? Пятьдесят? Шестьдесят? Ему не верилось, что это развалюха – его настоящий отец. В памяти Зика, Носкар сохранился крепким, мускулистым парнем, с шикарными, вьющимися волосами и густой бородой до груди. Но внешность была обманчива, и внутренняя гниль так и просилась наружу. Грязная одежда, вечный запаха пота в комнате, в которой он проводил большую часть времени, и вонь изо рта. Причем, Зик часто припоминал этот жуткий смрад тухлятины каждый раз, когда проходил мимо кладбищ. Именно там работал отец, рядом со смертью. А теперь, старуха в черной мантии стоит у кровати Носкара и ждет, когда ее послушник решится сделать нужное движение.
Зик сунул руку в карман и достал пачку сигарет «Молния» со вкусом лимона и мяты. Встал со стула, подошел к окну и раздвинул жалюзи. Полоски света рассекли тьму на его лице. Мужчина чиркнул спичкой, подпалил кончик сигареты и глубоко затянулся. Последовал легкий, сдавленный кашель.
– Знаешь, я ведь раньше не курил, – сказал Зик, поглядывая на тлеющий уголек папиросы. – Начал буквально перед приездом сюда, от нервов. Очень волновался. Не мог представить, какого это снова увидеть твою рожу. Но, переживать не о чем. Ты – просто груда костей, которая без своего эликсира не стоит и гроша, – он пыхнул дымом в сторону койки, и потушил бычок о подоконник. – Неужели так сложно любить, отец?
От вопроса, сердце Носкара забилось сильнее, судя по монитору. Старик отреагировал на слова сына. Пальцы подали признаки жизни, задергались. На сомкнутых веках блеснула слезинка.