– Эй!– хлопнула по столу Маша.– А ну выкладывай! Я же сейчас поседею от любопытства!
– Не канючь! Ты – блондинка,– засмеялась Ульяна и счастливо продолжила:– Вернусь из Москвы и перееду к Маслову.
– Наконец-то!– громко обрадовалась Крылова, вскинув руки к потолку.
Проходящий мимо официант испуганно отшатнулся и чуть не выронил поднос. Ульяна закрыла рот ладошкой и звонко засмеялась.
– Ой, простите, мужчина,– сделала жалостливые глаза Маша и тут же вернулась к подруге.– Ну?..
– Что ну… Пока это просто переезд. Но мне кажется, он настроен серьезно.
– Сколько ему, ты говорила?..
– Тридцать четыре.
– Да уж… Ну бог с ним, а что насчет детей?
Ульяна мягко улыбнулась и, подперев голову ладонями, заметила:
– Мне бы лет десять назад надо было родить, а сейчас уже не знаю… Да и не говорили мы с Аркадием о детях.
– Что значит – не говорили?!– возмутилась Крылова.– Что-то я уже в нем сомневаюсь. Могла бы давно родить, за тобой такие кавалеры увивались…
– Вот именно, что только увивались. Я не сторонник неполноценной семьи. Сама знаешь, как я росла. Что, если со мной случилась бы беда, с кем остался бы ребенок?
– Абы, да кабы… Никто не знает, что на деле было бы,– отмахнулась та.
Ульяна снисходительно улыбнулась такой знакомой категоричности подруги.
– Знаешь, я давно уже поняла, что в этой жизни все приходит в свое время, а если не приходит, значит, есть причина, которую тебе не дано знать. А я прыгать выше головы не умею, и страдать из-за этого тоже не вижу смысла.
– Я не против философского подхода, но это как-то слишком…
– Наверное, старею,– нахмурилась Ульяна, недовольная тем, что произнесла такое вслух.
– Ой,– рассмеялась та,– да никто ни в жизнь не скажет, что ты мэйд ин раша сорок лет назад. Ты себя в зеркало видела? Ни морщинки, кожа, как перламутровая, ни лишних складок на подбородке и боках. Я твоей заднице завидую. Волосы вон – шикарная шевелюра! Стареет она! А мне тридцатишестилетней что тогда делать?
– Ах, прости, мудрею,– театрально кокетливо закатила глаза Ульяна и поймала свой взгляд в отражении широкого окна кафе.
Действительно, больше двадцати семи ей никто не давал, но ей было тридцать девять. Тридцать девять – цифра, от которой кровь стыла и хотелось спрятаться от самой себя.
– Хочется уже просто устроить личную жизнь.
– С Масловым ты уже сколько… полтора года?