.
11 марта 1936 г. он вновь писал Рудневу:
Прочитавши до конца «Приглашение на казнь», убедился окончательно, что Сирин – гениальный писатель, но все еще не выучившийся себя ограничивать и слишком часто увлекающийся собственной виртуозностью <…>[5]
Наконец еще месяц спустя, 7 апреля, он резюмировал:
Мне хочется для очередной книжки [журнала] дать статью о творчестве Сирина как, т[ак] сказ[ать], культурно-историческом факте. Я все больше и больше «проникаюсь» им, и сейчас многое из того, что казалось мне у него игрою, виртуозничаньем, представляется мне вполне осмысленным и внутренне оправданным его столь показательной для нашего времени интуицией жизни[6].
Отдельной книгой, с небольшими изменениями, роман вышел в издательстве «Дом Книги» (Париж) в 1938 г. Английский перевод, подготовленный Дмитрием Набоковым в сотрудничестве с автором, был издан в 1959 г. под названием «Invitation to a Beheading» (G.P. Putnam’s Sons, Нью-Йорк) с предисловием Набокова. Не вполне удовлетворенный этим названием, Набоков рассматривал и другую версию, «Welcome to the Block» (Добро пожаловать на плаху), которая осталась неиспользованной[7]-
В 1966 г. (как установил Брайан Бойд) состоялось русское переиздание романа под маркой фиктивного парижского издательства «Editions Victor», снабженное биографической справкой о Набокове, списком его произведений и предисловием американского писателя и критика Джулиана Мойнагана. Это издание, подготовленное по правилам пореформенной орфографии, как затем и «Защита Лужина», было выпущено при содействии «Радио Свобода» по правительственной программе США с целью распространения в Советском Союзе произведений запрещенных на его территории авторов.
В своем предисловии Мойнаган писал:
<…> Цинциннат признан виновным в преступлении, которое вовсе не преступление – в том, что он – личность. Он думает по-своему – к этому и сводится его гностическая или гносеологическая «гнусность». <…> режим зиждется на одном-единственном, монолитном и нечеловеческом принципе: принципе всеобщего и непременного сотрудничества и соучастия. Так, защитник сотрудничает с обвинителем, а судья с ними обоими. От осужденного, в виде предельного надругательства, спрашивается, чтобы он «соучаствовал» в собственной же гибели: плясал с тюремщиком, благодарил директора тюрьмы за превосходные условия содержания, удивлялся сноровке своего палача, и спешил, наконец, на собственную казнь, как если бы он был приятно польщен «Приглашением на…» танец.