– Ты ничего не перепутал, Кулибин? – еле ворочая языком, спросил он Семёна.
– Будь спок, – икнул Семён, беря в неверную руку рюмку с водкой.
– Ну, за эксперимент!
Александр Сергеевич вылил водку в рот, голова его беспомощно опустилась на грудь и он заснул…
Проснулся он от странного ощущения – не было похмелья. Александр Сергеевич лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к своему состоянию, но похмелья так и не обнаружил. Он прекрасно помнил, что они вчера с Семёном изрядно набрались, значит, похмелье обязано было присутствовать, но его не было. И вообще, он чувствовал себя слишком отменно – его будто очистили от всех шлаков, ощущение лёгкости было необыкновенное: не ныл желудок, нос дышал как-то подозрительно легко, геморрой не давал о себе знать. Хотелось продлить это состояние, и Александр Сергеевич, решив, что это часть сна, совершенно не хотел открывать глаза.
Глаза, однако, открылись сами собой, противясь воле своего, вроде как, хозяина. И тут-то вот посетил Александра Сергеевича, мягко говоря, шок, а если быть точным, он впал в полный ступор. Его взору предстали стены спальни родительской квартиры, не очень надёжно оклеенные советскими обоями с ядовито-коричневого цвета рисунком, навевающем мысли о суициде. Ярким пятном среди депрессивного советского обойного декаданса светился плакат с Самантой Фокс – волосы у неё были мокрые, футболка тоже, отчего под ней отчётливо проглядывала упругая грудь четвёртого размера с напряжёнными сосками. Саманта, похоже, символизировала свободу, равенством были не отягощённые излишеством палитры обои, на которых ржавая шляпка гвоздя смотрелась украшением. А вот братство лежало на соседней кровати. У братства были усы, которые он некоторое время носил после армии. Судя по ним, ему было примерно лет двадцать пять. «Мне, соответственно – семнадцать», – автоматически подсчитал Александр Сергеевич.
Неожиданно, Александр Сергеевич подскочил на кровати, сел, затем прошлёпал босыми ногами к окну, отдёрнул занавеску и увидел цветущую буйным белым кипением яблоню, спиленную тридцать лет назад соседом дядей Пашей, живущим под ними на первом этаже. Яблоня явно опровергала свою смерть и лезла, дура, ветвями, усыпанными белыми, дурманящими запахом, цветами, в окно.
«Я не в себе…» – со страхом и, одновременно, с восторгом подумал Александр Сергеевич. Однако, судя по всему, он как раз таки и был в себе – в семнадцатилетнем. И, похоже было, что он являлся как бы сторонним наблюдателем, поскольку молодое тело пятидесятилетнему Александру Сергеевичу не подчинялось, а приказывал этому телу тот, семнадцатилетний Александр Сергеевич. Молодая худющая рука его протянулась к Саманте Фокс, погладила её глянцевую грудь и толкнула дверь в зал…