. При этом цены в государственных магазинах были следующими:
сливочное масло – 100 руб. за кг;
ветчина – 100 руб. за кг;
колбаса – 50 руб. за кг;
макароны – 15 руб. за кг;
яблоки – 100 руб. за кг;
сыр – 75 руб. за кг;
сахар – 30 руб. за кг;
конфеты – 200 руб. за кг.
Голод приобретал характер эпидемии. В июле 1930 года он достиг такого масштаба, что Алексей решил отправить меня с Жоржем к своему отцу в Каширу, что в ста километрах от Москвы: там у Трефиловых было хозяйство. Я отнеслась к этой идее с большим воодушевлением, так как проводила все дни в тщетных попытках раздобыть хоть какую-нибудь еду. Незнание русского языка еще больше усложняло мою задачу: я не могла объяснить работникам кооперативов, что мне нужно. Я очень боялась, что сын будет страдать от недоедания.
Мои свекор и свекровь проживали в Кашире, в районе Домнинки, в достаточно большом хозяйстве, доставшемся им по наследству. У них было три рабочие лошади, две коровы, пятнадцать баранов и двадцать кур. Ютясь в тесной избе, Трефиловы жили продукцией своего хозяйства.
Свекор Иван Трефилов был крепким человеком шестидесяти лет, рано овдовевшим, делившим дом с двадцатилетним сыном Борисом, несовершеннолетней дочерью Марией и отцом, которому перевалило за восемьдесят. В Кашире Трефиловы считались зажиточными крестьянами, и, если бы не помощь Алексея, их бы давно признали кулаками. По определению Шеболдаева[26] (расстрелянного в 1930-х), кулаком считался крестьянин, отказавшийся продавать свое зерно государству. Если Трефиловы ничего не продавали, то только потому, что им нечего было продавать, а доходов от собственного хозяйства еле хватало на то, чтобы выжить. Им, должно быть, оказывали особую протекцию, так как они смогли избежать массовых репрессий 1927–1930 годов, организованных Сталиным в соответствии с принципом: «Надо крепко опираться на деревенскую бедноту и договориться с середняками для уничтожения кулаков как социального класса». Когда я приехала в Каширу, свекор рассказал мне по секрету об уничтожении не менее трех миллионов крестьян. Не знаю, была ли эта цифра точной, но Алексей, всегда гордившийся политикой коммунистического руководства, признался мне однажды, что в 1928 году колхозные угодья насчитывали 1 400 000 гектаров, а к 1930 году эту цифру надеялись довести до 30 миллионов гектаров. Методы, с помощью которых они собирались достичь этих показателей, не вызывали у моего мужа практически никакого беспокойства.