Но герои ведь не умирают,
Вечность, вера, любовь – их удел.
Чьи же шрамы не исцелимы?
На какой я сейчас войне?..
Жили-были во мне, жили-были
Ричард Львиное Сердце и Грэй.
Никогда уж не стать мне собою,
Никогда не схватиться за нить,
Чтобы Гордия козни расстроить,
Чтобы узел судьбы разрубить.
Кто я? ужли не гений?
Гений не я? А кто же?
Внешне почти Есенин,
Только чуть-чуть моложе.
Духом второй я Байрон,
Вечный пленник свободы.
Сзади маячит Тауэр,
В спину свистят лорды.
Равен Наполеону
Волей своей железной.
Битву при Ватерлоо
Не проиграю, честно.
Мне бы парить от счастья,
Петь соловьём песни,
Миру кричать: «Здравствуй!»
Но есть одно «если».
Червь изнутри гложет.
Петли ходов душат.
Что же мне делать? Что же?
Если ответ нужен.
Нет никаких пропорций.
Нет ничего вне ада.
Стану я, знать, пропойцей,
Или же выпью яда.
Если бы муза была музыком
Музык явился как-то мне, уже под утро.
Хотелось выставить его, что было б мудро.
Но я подумала: а вдруг он некий Будда?
Вдруг вдохновение вселит и веру в чудо?
Однако ж гость не помышлял о разговоре,
Втихую завтрак мой сожрал и начал спорить,
Внушать: поэзия, пойми, не бабье дело.
Мужчина – Бог, мужчина – Дух, ты только тело.
Чтоб впредь не слышал от тебя – «свеча горела»,
Три буквы «к» – твой потолок, твои пределы.
И там на кухне не греми, давай потише!
Не видишь, что ли, чёрт возьми! Музык твой пишет!
Хочешь сказку от дурака
Колобка-Ваньки-Емели?
Слепили его – в ход пошла из сусеков мука —
Испекли, да сразу не съели.
Положили к окну остудить, чтоб
Не обжёг руки, губы и душу,
А ему – хлоп блажь какая-то в лоб,
Он прыг-скок да из дома наружу.
Катится по тропке, скачет на горбунке,
На печке барином вдоль по Питерской едет,
Иногда отдохнёт чуток на пеньке,
Но долго нельзя – вишь, волки по следу
Спешат за ним. Для того ли по свету бёг,
Чтобы хищники энти им отобедали?
Он же Ванька-Емеля плюс Колобок,
А не какой-нибудь грёбаный крендель.
Он продолжит со стаей игру в салки-прятки,
И, может, чьих потрохов отведает.
И вот, значит, катится так, что сверкают пятки,
И вдруг – встречает медведя.
А щука твердит: отпусти меня, отпусти!
– Ну, нет, – говорю ей в ответ. – Не могу, прости!
Уж очень люблю заливное из вас, из щук.
И речь человечья твоя – это ж просто трюк?
Она округляет глаза и шипит: дурак!
Неужто совсем не желаешь волшебных благ?