Да ещё кой-чего от себя в сердцах добавил.
Эх, ну да время-то себе идёт, на месте не стоит. Яванушка помаленечку подрастает, ещё большей силы да ума набирается и в коровушке своей, матушке, души не чает: кормит её, чешет, гладит и разговоры с нею ведёт… Корова-то, знамо дело, не говорит, но мычит очень ласково и вроде как осмысленно. Пастух Велигор не то чтобы кнутом её стегануть – голос поднять на неё боится; вот корова, где приходится, там и шляется: в огород, так в огород, на грядки, так на грядки… В конец животина разбаловалася. А унять её желающих и нету, никто не решается призвать Бурёнку к ответу. Ещё бы – попробуй призови! – у ней же Яван заступник, богатырь могучий, нет нигде его круче.
Обидно царю с царицей такое Яваново превосходство над своим дитятей лицезреть, да терпят. А Одарке-кухарке ещё обиднее. Царевич Гордяй, хоть и негодяй, всё одно царём должон стать, а её сыночек дальше прислуги, видать, и не сунется – недотёпа! И стала она к Явану тайно ревновать да на корову его злобу в душе копить.
И вот идёт как-то раз она по рынку, а тут швись – незнамо какая старушка пред нею и появись. Травкой вроде бы на углу торгует.
– Знаю я, милочка, – говорит ей старуха шёпотом рьяным, – про твою беду окаянную. Насчёт Явана-то… Несправедливо он столько силы себе захапал, а брательникам ни шиша не оставил… Ну да не горюй, я тебе помогу, ага! Вот тебе, касаточка, волшебная трава—мурава. Ты её корове проклятой незаметно дай, – у неё молоко не такое сильное станет, – тогда твой Смиряй с Яваном во всём и сравняются. Ей-ей сравняются! На!
А сама так на кухарку и смотрит, так и пялится – будто прожигает её всю взглядом.
Одарка травку взяла, а тут и ворона за спиной у неё каркнула. Обернулася туда баба, а потом глядь – а старухи и след простыл. Как не была!.. Засомневалась было кухарка насчёт травки, а затем рукою на думы свои махнула: «А чего плохого-то будет? Это же просто трава… Ничего и не будет… А-а, подумаешь!» Поутру, когда Велигор стадо царское в поле выгонял, она к корове Явановой подошла и всю траву-мураву, базарной старухой ей даденную, животине и скормила.
К вечеру заболела Бурёнка; лежит она, мычит, ноги вытянула, на бок завалилась, глаза закатила, из горла хрип у неё идёт, да пена кровавая на морде пузырится… Явану сказали, он тут же прибежал, плачет, голову мамину обнимает, гладит её по бурой коже, а помочь ничем и не может. Так всю-то ночь, глаз не смыкая да бодрствуя душой и телом, с коровушкой-матушкой он и просидел.