Семёновна молча скрипела табуреткой, и Шуйскому почему-то показалось, что она с маленьким Аркашей тоже барахтается в горячих, окровавленных волнах Чёрного моря. Лицо её было совершенно другим, абсолютно не таким, с каким она вошла в его прачечную комнату! Это, как-то успокоило его.
– Грёб я, наверно с минуту, а когда оглянулся, огромный акулий плавник уже был рядом! И снова я ушёл с головой под воду! Окровавленная пасть нагло улыбалась прямо мне в лицо! Мои руки, и будто совсем даже не мои, они просто меня не спрашивали, они сами по себе засунули в эту страшную пасть дядину ногу! – После этих сказанных слов, Шуйский издал протяжный стон и вытер со лба пот, ему снова стало не хватать воздуха!
– Акула сжала запиханную ногу, отвернулась от меня и стала задом! А через секунду раздался глухой, бурлящий звук. Это был кашель – она ею подавилась! – Шуйский издал истеричный, нервный смех. – Представляете, из всех её щелей и отверстий, которые имеет эта тварь, выходили непрерывным потоком пузыри. И что характерно, разного размера, словно мыльные пузыри, которые вы в детстве, вероятно, тоже имели такую шалость – пущать их в атмосфэру! Кашель акулы – это редкое явление данных особей, но мне, как видите представился тот самый редкий случай, стать свидетелем именно этого редчайшего явления – тварь, давящаяся человеческой плотью! – Шуйский закрыл лицо руками и зарыдал. Нащупав ногою табуретку, он рухнул на неё и заголосил ещё жалостливей, выпуская, как и его акула, из всех щелей и дыр слёзы, пузыри и сопли!
– Вот она! – Шуйский, придя чуть в себя от истеричного плача, тыкал указательным пальцем в фартук лежащий на полу. На лице его, после страшного повествования и длительного рыдания было всё: радость спасения, горечь утраты родственника и результат вылитых эмоций в виде слёз, соплей и слюней!
– Вот, да-да, та самая! Она сегодня ночью, в безобразной позе бросилась на меня, прямо в моё лицо, прямо на иллюминатор, и прилипла к этому стеклу, а потом стала грызть его! Это было ужасно! Я навзничь упал с табурета и лишился сознания. Боле того, я до сих пор ощущаю себя на морском дне, мне не хватает воздуха, я вновь задыхаюсь! – он весь съёжился, подобрал босые ноги, прижался к стене и снова зарыдал.
Табуретка у дверей, на которой сидела Семёновна, страшно заскрипела и начала сдвигаться с места – она вставала! Шуйский насторожился, но оставался сидеть, не меняя позы и съёженным! Она подошла к вороху тряпья, без труда нашла мужнину портянку и крепко, по-богатырски, высморкалась в неё. Шуйский замер, их разделяли каких-то три шага!